Александр Риман
Еврейский мальчик с портретом Гитлера, или Стоит ли эмигрировать в Германию "ради детей"?
Совершая государственный визит в Германию в середине января
нынешнего года, президент Израиля Эзер Вейцман обронил всего лишь
одну фразу, произносить которую долго не решались высшие
руководители нашей страны: «Я не понимаю евреев, живущих в
Германии». Не сомневаюсь, что эти слова вызвали, мягко говоря,
недоумение у тех, кто уже давно чувствует себя «бундесбюргерами»
и, тем более, у тех, кто собирается обрести этот статус в ближайшее
время. И в самом деле, чего же тут непонятного? Рыба ищет, где
глубже, а человек - где лучше. Ну да, конечно, когда-то, очень
давно, папы и дедушки этих самых милых герров и фрау могли
причинять какие-то неприятности нашим предкам. Но сегодня-то все
они раскаялись и, помогая нам, искупают свою вину... Разумеется, мы
читаем в газетах, что 80 % евреев-эмигрантов не находят работу в
Германии, и получаем письма, где наши родственники жалуются на
то, что даже через несколько лет не находят с немецкими соседями
общий язык. Но, в конце концов, разве дело в нас, разве для себя мы
стараемся? Лишь бы детям нашим было хорошо...
Что можно противопоставить этой железной логике
самоотверженных еврейских пап и мам, готовых ради любимого чада
сорваться с насиженного места, бросить любимую работу, наконец,
отказаться от репатриации в страну своих предков, где уже
живут, и совсем неплохо, десятки родственников и друзей... Я
перебираю свои книги, журналы и газетные вырезки, где
израильские, немецкие, американские и прочие авторы пишут о
наглых вылазках неонацистов, осквернении еврейских кладбищ и
поджоге синагог, о странном поведении германской полиции и
тайных поставках немецкого оружия нашему злейшему врагу -
Ирану... Я смотрю на фотографии военных лет, где изображены
веселые, красивые немецкие парни, приставляющие стволы винтовок и
пистолетов к вискам беззащитных людей, и с ужасом понимаю, что
все это видели, могли видеть те самые еврейские мамы и папы,
которые перешагнули моральный Рубикон, подавили эмоции и забыли
о прошлом «ради будущего»...
Ну что ж, поговорим о будущем. О счастливом
будущем счастливых детей, избавленных предусмотрительными
родителями от ненужных трудностей израильской жизни. Начнем с
небольшой цитаты из статьи Виктории Мунблит, опубликованной в
газете «Вести» 23 ноября 1995 года:
«Несколько лет тому назад еврейская община Германии обратилась
с просьбой к Сохнуту: срочно прислать воспитателей и педагогов
для работы в детских летних лагерях. Родители-евреи, уехавшие из
Советского Союза пять, десять, пятнадцать лет тому назад, были
изрядно напуганы: мало того, что их отпрыски считали себя немцами
- у некоторых еще и обнаружился бережно хранимый портрет
Гитлера...»
Частный случай? Нетипичный пример? Возможно... Но вот еще
одна, совершенно «нетипичная» история, услышанная мной от
пожилого врача, выехавшего в Германию из Киева около двух лет
назад. Он подошел ко мне в Иерусалиме и извиняющимся голосом на
ломаном английском попытался выяснить, на каком автобусе можно
доехать до Музея Катастрофы «Яд ва-Шем». Оказалось, что он
гостит в Тель-Авиве у приятеля, а в Германию попал после
настоятельных уговоров жены-нееврейки, доказывавшей ему, что,
поскольку их сын по законам иудаизма - русский, в Израиле им всем
делать нечего.
...Поначалу казалось, что жизнь подтвердила правоту жены.
Мальчик прекрасно освоил язык и поступил в университет. У него
появились приятели - немецкие студенты, и вскоре он получил
приглашение на «междусобойчик» к одному из них... Сын явился
домой под утро, «освежая» квартиру запахом алкоголя и женских
духов. Отец, не сомкнувший глаз всю ночь, осмелился спросить,
почему Сережа не догадался хотя бы позвонить взволнованным
родителям. Все, что произошло потом, отец вспоминает, как
кошмарный сон. Сережа, его любимый и единственный сын, поднял
голову и посмотрел на отца совершенно трезвым, ненавидящим
взглядом: «Заткнись, юде! - спокойно и отчетливо сказал он отцу. -
Еще одно слово и я вырву твой вонючий жидовский язык. Ду ист
ферфлюхте русише юде! Раус! Вон из Германии!»
Ошарашенный рассказом, я имел глупость спросить у этого
пожилого еврея, не пытался ли он кому-то сообщить об этом
происшествии и вообще как-то повлиять на сына. «Что вы, что вы, -
засуетился заботливый папаша, - мальчик случайно сорвался,
возможно, у него были какие-то неприятности. Я не хочу его ни в
чем упрекать... Не хочу и не имею права», - добавил он после
небольшой паузы.
Больше я не задавал никаких вопросов. Мне вдруг стало ясно,
почему отец проглотил позор той страшной ночи и если рассказывает
кому-то об этой жуткой истории, то лишь случайным собеседникам
(выговориться-то надо!) Я понял, что у него, пожилого уважаемого
человека, нет морального права осуждать сына за его подлый,
предательский поступок. Он потерял это право в тот момент, когда
переступил порог немецкого посольства в Киеве, в том самом Киеве,
где его бабка и дед, по рассказам соседей, были живыми закопаны в
землю во дворе собственного дома, потому что не могли из-за
болезни самостоятельно двигаться в сторону Бабьего Яра. Ради
«будущего своего сына» он предал их память. Он предал память
отца, погибшего на фронте от немецкой пули, и предал мать,
потерявшую во время бомбежки глаз и кисть левой руки. Наконец, он
предал самого себя, мальчишку военных лет, едва не умершего
голодной смертью в уральской эвакуации...
...В голосе пожилого человека не чувствовалось обиды - он
выражал лишь сожаление и непонимание: «Откуда Сережа мог
нахвататься подобной мерзости? Неужели от своих немецких друзей?
Я ведь видел кое-кого из этих ребят, они приходили к нам домой.
Вполне симпатичные парни и девушки, ничего плохого о евреях я от
них не слыхал...»
...Более двух лет назад муниципалитет Дрездена оплатил поездку
в Израиль небольшой группе точно таких же симпатичных немецких
парней, дабы развеять у них нацистские предрассудки и пробудить
если не любовь, то хотя бы уважение к еврейскому народу и
понимание пережитой им Катастрофы. О том, что было дальше,
рассказал журналист Габи Барон из газеты «Едиот ахронот»: «В
гостинице в Нетании они быстро переоделись в нацистскую форму и
маршевым шагом отправились на пустынный в этот час пляж
отрабатывать «гусиный прусский шаг солдат СС». На другой день в
экскурсионном автобусе они дружно распевали знаменитые песни
«Страдания наших геройских солдат», «Слава отправляющим жидов в
крематории» и прочее литературно-музыкальное наследие... Позже в
гостинице у двух женщин-евреек была истерика, но сопровождавшие
группу не обратили на это внимания.
В Нагарии экскурсанты встретились с двумя пожилыми немецкими
евреями, жителями города, которые начали что-то рассказывать, и
тут начался скандал: «Не желаем ничего слушать о прошлом!
Достаточно!» - орали немцы. («Вести», 11 ноября 1993 г.)
«Не желаем ничего слушать о прошлом»... Как часто мы слышим эти
слова от наших друзей и родственников, принимающих решение
эмигрировать в Германию, от наших нынешних соседей и сограждан,
оценивающих условия жизни в Германии и Израиле исключительно с
точки зрения материальной выгоды. Между тем, прошлое напоминает о
себе намного чаще, чем нам кажется. И порой почти невозможно
различить голоса из прошлого и из настоящего:
«Немцы есть разные, но, в общем, это культурные и порядочные
люди, это вам не дикая Россия, это Европа - и европейская
порядочность». Нет, это не обрывок разговора современных
претендентов на получение статуса беженцев в Германии. Эту фразу
слышала выползшая из Бабьего Яра после расстрела Дина
Проничева-Вассерман на улицах Киева 29 сентября 1941 года, когда
первые партии евреев уже падали с обрыва, скошенные пулеметными
очередями. Это были живые люди из плоти и крови, верившие в
житейскую логику и желавшие счастья своим детям никак не меньше,
чем мы с вами. Это были наши отцы и братья, матери и сестры...
«Моя мама была самая красивая мама на свете! Когда ее вели в
крематорий, она видела меня, мое лицо неотступно стояло перед ней.
Я это твердо знаю. И на моем страшном пути передо мной неотступно
стояло лицо моей мамы.
Мама, мне теперь предлагают за тебя деньги. Я еще не знаю,
сколько немецких марок дают за сожженную маму...
У моей сестры были длинные, волнистые золотые волосы... В
Освенциме сестру остригли наголо... Волосы моей сестры вместе с
волосами сотен тысяч ей подобных были отправлены в Германию. Из
них на фабриках изготовили одеяла, фетровые шляпы, мягкие
«дедушкины» кресла...
Как я могу взять деньги за мою сестру - вашу полевую
проститутку - и не стать альфонсом?.. Верните мне хоть один
волосок из золотистых локонов моей сестры, верните мне хотя бы
один ботинок моего папы, сломанный винтик с детского велосипеда
моего маленького братика, пылинку с ноги моей мамы...»
(К. Цетник, 135633. «Часы над головой».
Тель-Авив, 1973, с.105-107, 110).
Может быть, все же стоит прислушаться к мнению свидетеля на
процессе Эйхмана в Иерусалиме, бывшего узника Освенцима Иехиэля
Динура, избравшего себе псевдоним «Концлагерник», по начальным
буквам немецкого названия этого исправительного заведения -
«Ка-Цет». Или нам удобнее отмахнуться от него, так же, как от
мнения одного из наиболее уважаемых депутатов израильского
Кнессета, спикера нашего парламента до 1992 г. Дова Шилянского -
одного из организаторов еврейского подполья в Шауляе, прошедшего
ужасы концлагеря Дахау: «Я хочу открыть тебе один секрет: никакой
новой Германии нет. И почему они станут другими - хищники,
создавшие Освенцим, Дахау, Треблинку. Мое место среди людей,
открывших для себя одиннадцатую заповедь: «Не забудь!» (Дов
Шилянский, «Мозельман», или Одиннадцатая заповедь», Иерусалим,
1984, с. 191)
Всем нам известна мудрая пословица: «На чужом горе счастья не
построить». Тем более нельзя построить счастье на трагедии
собственного народа. Ни для себя, ни для своих детей...
«Новости недели», 6 марта 1996
|
|
