Алекс Тарн

Улитка

Говорят, человек не знает момента своей смерти. Чушь! Я вот, к примеру, точно знаю, что умру завтра. Хотя, с другой стороны, понятия не имею, в какой именно час, а уж про минуты и вовсе говорить не приходится, так что кому это важно, тот может считать, что все в порядке, правило соблюдается.

Я лежу на своем собственном газончике, кстати, давно не стриженном, о чем теща выговаривала мне неоднократно в прошлом, да, да, именно в прошлом, потому что уже полгода как перестала, хоть в чем-то плюс, ядрена вошка. Для огневой позиции данное место совсем не предназначено, но это и не существенно, потому что какая тут, нафиг, оборона... сколько нас здесь?.. – я да Рои, да Менахем... да, может, еще Бат-Шева впридачу... хотя в Бат-Шеве я не уверен, потому – баба, а с баб какой спрос.

Армия ушла сегодня к вечеру. Нас не нашли, да и как найдешь? Ежели кто по-настоящему прячется, да еще и в собственном доме, того хрен найдешь. Мали мне говорит... Мали – это моя супружница, прошу любить и жаловать... гм... хотя впрочем, достаточно только жаловать, а с "любить" я и сам справлюсь. Мали говорит: ты, Моти, дурак. Ты, Моти, посмотри на остальных – люди как люди, и только тебе больше всех надо. Отчего ты каждый раз лезешь поперек батьки со своим дурацким пузом? Добро бы ты еще был Джеймс Бонд или этот, как его... ну... Джонни Депп. А то ведь – обычный сельский толстяк, прости Господи! Сядь, Моти, охолони!

А я что – ну что? Ну что тут скажешь? Ну... грешен... люблю поесть. А кто  не любит? Что ж мне после этого – застрелиться? А вот хрена вам! Я жизнь люблю, и просто так стреляться не намерен ни под каким соусом. Хотя, с другой стороны – что же я тогда тут делаю, лежа на пузе в собственном палисадничке со старым "узи" в руках? Да, дилемма…

Мали уверена, что я сегодня ночую в Хайфе у брата. Надо будет позвонить ей через полчасика, после одиннадцати, чтоб не волновалась. Конечно, вояка из меня еще тот, с моей-то одышкой. Впрочем, одышка не так здесь важна – бегать-то мне никуда не придется. Здесь, где лежу, все и закончится. Сколько я тут смогу продержаться? Минут пять – десять, не больше. Две обоймы – не Бог весть что… да и в "узи" я, честно говоря, сомневаюсь. Он и в лучшие-то свои годы надежностью не отличался, а уж сейчас… Не знаю, сколько у меня стрелять получится до первого перекоса и получится ли вообще, а насчет того, чтобы в кого-нибудь там попасть, так об этом я даже и не мечтаю.

Но это тоже не столь важно, как и одышка. Какая, собственно, разница – одного я смогу завалить или целый десяток? Врагов много – тысячи… это, если считать только тех, что придут из Хан-Юниса… а сколько их там еще по всему сектору – сотни тысяч! А если добавить тех, что вокруг, так счет прямо на миллионы пойдет. Так что, сколько бы я их не уложил, все равно это останется каплей в море, никто даже не заметит. Но это мое личное мнение и Менахема тоже. А вот Рои, к примеру, считает иначе. Поэтому он даже пулемет раздобыл и гранаты. Хочет дверью хлопнуть. Только кто его услышит, хлопок этот?

Никто не услышит. Вы, наверное, спрашиваете: тогда зачем это все? Что мы тут делаем, каждый около своего дома – и я, и Менахем, и Рои, и, возможно, Бат-Шева? Какой смысл в нашей завтрашней смерти?

Нету, это верно. В смерти вообще никогда смысла нету. Только ведь не мы ее выбрали, смерть-то. Мы бы лучше жить остались, как жили. Как жили, понимаете? Как бы мне это вам объяснить?..

Люди, они ведь разные. Для одного главное работа, для другого – бабы, для третьего – карты, для четвертого - семья. А для меня вот – дом. Он мне и семья, и работа, и жизнь – все… или, скажем так – почти все. Скажете, так не бывает? Бывает, бывает… и не один я такой урод – вон, и Рои, и Менахем, и, видимо, Бат-Шева тоже. Нет, не верите? Тогда давайте по-другому. Человек, он ведь из чего сложен? Из прошлого, правда? Кирпичик к кирпичику, как здание. Так вот, мои кирпичики – почти все в этом доме. Взять хоть детей. Каждый из них по этому полу еще до рождения погулял. Мали, когда беременная, все больше босиком шлепает. Ноги у нее опухают, ну и так далее. Ну а потом уже самостоятельно - ползали попой кверху, все до одного. У меня их вообще-то пятеро. Сейчас четверо, чтоб они все были здоровы.

Вон у того дверного косяка рост отмечали, каждый своим цветом, чтоб не запутаться. Мошико, старший, тот фиолетовый любил... оттого-то, наверное, так в "Гивати" и рвался... его отметка долго самой верхней была, а сейчас уже нет, сейчас уже Авив его перерос. Дети нынче рослые, слава Богу. Вон они, красные черточки, выше всех – это его, Авива. Зато у Мошико дерево лучше удалось. Я ведь на каждого ребенка по дереву посадил. В смысле – не на ребенка, а на его рождение. Хотя, знаете, может, и на ребенка... они ведь как-то связаны, честное слово, - дети и их деревья. Когда ребенок, к примеру, болеет, то и дерево его будто бы грустит, я уже давно заметил. Вот взять, скажем, мошикин пекан... он ведь орехов долго не давал, лет десять, да и потом скупился - десяток-другой, не больше. А как Мошико погиб, так будто прорвало – каждую осень по несколько больших мешков собираем. Мали говорит – это сыночек наш привет нам посылает. Может и так. Надо бы ей позвонить...

Алло! Мали? Ты чего еще не спишь? Ага... ну и ладно... ну и молодец... ага... А дети? Гони ты их от этого телевизора... Я-то? Конечно, в Хайфе, где ж мне еще быть? Не отвечает? Аа-а, да... ну это у него с Безеком какие-то проблемы, отключили, наверное. Вот я сейчас у него спрошу... Пинхас, у тебя что, телефон отключили? Точно, отключили, да я вот сейчас вспоминаю, он уже говорил. Мали, ты мне звони на мобильный, если что, окей? Ну и хорошо. Только утром не звони, утром батарейка кончится. Да ладно, не нуди, ну забыл я, забыл, что ж теперь? Ну убей меня, убей... Ладно, пока. Эй, Мали! Мали! Погоди!.. Алло! Алло! Ну слава Богу, я думал, ты уже отключилась... Да нет, ничего особенного, просто хотел тебе сказать, чтобы ты на меня не сердилась. За какую батарейку? А... ну и за батарейку тоже. Не сердись на меня, ладно? Ну и хорошо. Целую. Ага. Ну пока.

Ну вот. Теперь все. Что странно - время к полночи, а спать совсем не хочется. В общем, я вам об этом доме много чего мог бы порассказать, и об участке. О каждой ступенечке, о каждой травинке, о каждом камешке... да только это ж все такие вещи, которые посторонним не очень-то и интересны, как семейные фотографии. И правильно – у каждого свой альбом, свои камни, свои воспоминания. Свои кирпичики. Да...

Мали вот смогла отсюда уехать, а я – нет. Женщины, они сильнее мужиков, известное дело. Мужчина только на вид такой силач, а как до дела доходит, ломается. А женщина, может и гнется, но живет. Такая уж у нее сила. Я ж хотел, как все. Ну – не как все... как многие. Начать сначала, на новом месте. Построить новый дом, посадить новые деревья. Новых детей-то уже не родишь... хотя, чем черт не шутит? – не такие уж мы с Мали и старые. И – не смог. Не смог, и все тут. Это, знаете... как... ну как бы это объяснить? А! Вот! Это как улитка. Она ведь со своим домиком как бы срастается, правда? Их не разделить. То есть, разделить, конечно, можно, но тогда они умирают, оба. Вот и я так. Вернее, вот и мы так, я и мой дом.

Вот поэтому мы тут и находимся, здесь и сейчас, я и мой дом – как всегда, вместе. Стены и ступеньки, радости и печали, дети и семья, я и Мали, Мошико и его пекан. И старый "узи". И две обоймы. И всего одна ночь, и всего одно утро. Или, по крайней мере, часть его.