Виктор Шапиро

По матери еврей

Служил в глухой провинции сотрудник КГБ
Он службу нес не пыльную: не дуя в ус себе,
Евреев пересчитывал по пальцам на руке,
Всего-то восемь было их в заштатном городке.

Там жили Залман Ягода
Кацнеленбоген, Брауде,
Марголин и Бронштейн,
Житомирский и Борохов,
Восьмым был Ваня Прохоров,
Иван Петрович Прохоров –
По матери еврей.

Однажды как-то вечером, часов примерно в шесть
Звонит Москва. На проводе ЦК КПСС.
Спросили у сотрудника: «У вас евреи есть?
Собрать их всех немедленно», майор ответил: «есть!»

Евреи утром экстренно доставлены в горком.
А в кабинете Первого с каким-то стариком
Живые под портретами всего политбюро
Сидят Ю. В. Андропов и Б. Н. Пономарев.

Струхнули Залман Ягода
Кацнелебоген, Брауде,
Марголин и Бронштейн,
Житомирский и Борохов,
Смутился Ваня Прохоров,
Иван Петрович Прохоров –
По матери еврей.

Простите нас, товарищи, за легкий ваш испуг,
У нас в гостях, как видите, заокеанский друг,
Друг Ленина и Сталина, банкир, миллиардер,
Он на могилу дедушки приехал в СССР.

По просьбе гостя нашего собрали мы миньян,
И это поспособствует сближенью наших стран.
«А как же без десятого? Миньяна нету здесь...» –
Промямлил Залман Ягода. Сказал Андропов: «есть».

В недоуменье Ягода
Кацнелебоген, Брауде,
Марголин и Бронштейн,
Житомирский и Борохов,
И даже Ваня Прохоров,
Иван Петрович Прохоров –
По матери еврей.

Пускай не беспокоится наш друг-капиталист
Надень, товарищ Ягода, фуражку и молись,
Уж если ищут органы, – не скроется еврей,
Десятым буду я у вас, по матери – Файнштейн.

Молились с гостем Ягода
Кацнелебоген, Брауде,
Марголин и Бронштейн,
Житомирский и Борохов,
Иван Петрович Прохоров,
И хорошо ли, плохо ли –
Сынок мадам Файнштейн.

Комиссар

Восемнадцатый год. Расстреляли царя.
По Руси православной лютуют пожары.
Мордехай Цукерман, младший сын шинкаря,
Бросил свой ешибот и ушел в комиссары.

На гражданской войне он стреляет в упор
Генералов седых и безусых корнетов.
Лев Давидович Троцкий, наркомвоенмор
Награждает его именным пистолетом.

Отгремела война, боевой комиссар,
Был направлен в Москву за сноровку и хитрость.
И в центральной партшколе профессором стал
Философии Маркса учить коммунистов.

Пробил час - увезли Цукермана в тюрьму,
Как лазутчика "Джойнта", и космополита,
И троцкиста к тому же, напомнив ему
О подарке припрятанном, но не забытом.

В МГБ на допросе он сразу признал,
Что убить Кагановича замыслы строил.
Без ненужных речей заседал трибунал,
И лубянский подвал услыхал: "Шма Исроэл!..."

Старинная баллада

В роскошном чертоге на смертном одре
Король, пораженный недугом.
Напрасно стремят свои взоры горе
Вассалы и верные слуги.
Молитвы их тщетны, и знают они,
Что дни повелителя их сочтены
А в замке смятенье и трепет –
Король умирает бездетным.

Погиб на охоте от пули шальной
Эрцгерцог-престолонаследник.
За власть и владенья грозятся войной
Кузены – монархи-соседи.
Весь двор в ожиданье кровавых интриг...
И вот государственный канцлер-старик
Садится в карету, и мчит он
В забытую всеми обитель.

В обители сей августейшая мать
От суетной жизни спасалась.
Печальную весть довелось ей узнать,
Что сыну недолго осталось.
Промолвив, что правит судьбою творец,
Вдова открывает заветный ларец,
Таинственный свиток из кожи
Она доверяет вельможе.

И вместе в карете, под кровом ночным
К соседнему городу едут,
О том, что известно им только одним,
Ведут по дороге беседу.
Всю ночь они едут, и вот уж видна
В рассветных лучах городская стена.
Куда же ведет их дорога?
В еврейский квартал, в синагогу.

Пришедших встречает встревоженный взор
Молящихся шахрис кагалом,
Но ропот среди иудеев прошел -
Они королеву узнали.
И вот уже хором браху говорят,
Которой евреи встречают царя:
Будь славен ты, единосущный,
Могущество плоти дающий!

Окончено чтение Торы. Кагал
Встает, и осанистый кантор
Молитву о благе державы сказал
И за исцеленье монарха.
И взгляд королевы и канцлера взор
Недвижны. На хазана смотрят в упор.
И в недоумении хазан:
Чем честью такой он обязан?

А гости к нему направляются в дом,
Приняв приглашенье обедать.
Семья собралась за субботним столом,
Накрытым кошерною снедью.
Обычная радость еврейских семей:
Супруга, три дочери, пять сыновей,
Кидуш, преломление хлеба
И песни для дома и неба.

Пока не закончился этот шабат,
Пока за окном не стемнело,
Нежданные гости покорно молчат:
В субботу ни слова о деле.
Но время идет. Наконец, авдала.
Простившись с гостями, хозяйка ушла.
И время пришло говорить им
Про тайную цель их визита.

«Вы, кантор Иаков Галеви, узнать
Должны о великом секрете.
Сейчас пред собою вы видите мать
И вот документы об этом.
Для всех ваш отец – знаменитый раввин,
Но вы – короля предыдущего сын.
А брат ваш теперь на престоле,
Но неизлечимо он болен.

Родились два мальчика, два близнеца,
Два принца по праву рожденья,
И вот одного по решенью отца
Лишили святого крещенья,
Сокрыли от челяди и от двора
И прочь из дворца увезли до утра,
Чтоб во избежанье раскола
Один был наследник престола.

Какая же участь могла ожидать
Младенца, чей жребий неласков?
Сиротство безвестное? Может быть, яд?
Тюрьма и железная маска?
О, нет. Наш король его отдал туда,
Откуда пути во дворец никогда
Не будет несчастному сыну –
В семью городского раввина.

В обмен на обет навсегда запретить
Кровавый навет на евреев,
Раввин обязался ребенка растить
По заповедям Моисея,
В столицу его не возить никогда.
Король был не жаден. Раввину он дал
Четырнадцать тысяч дукатов,
Чтоб мальчик рос в доме богатом.

Но вот умирает ваш царственный брат,
Наследника нам не оставив.
И прибыли мы вас на царство призвать,
Идите и правьте по праву.
Примите крещение в церкви святой
И будьте с женой королевской четой.
И деткам – сиятельным принцам
Конечно же надо креститься.»

В раздумье Иаков Галеви провел
Мгновенье, другое и третье
«Итак, вы зовете меня на престол, -
Пришедшим спокойно ответил. –
Но я обладаю наследством иным,
Мы верность ему всем народом храним
Завет сохраняется нами
С времен праотца Авраама.

И я был обрезан. С младенческих лет,
Закон соблюдая усердно,
Вступил со Владыкой единым в завет
И твердо храню ему верность.
Дворец мой – семейство, корона – жена,
Из рода царя-псалмопевца она,
И в книге ее родословной
Записано это дословно.

Сегодня в изгнанье наш древний народ,
Пригретый царями чужими.
Но верим: потомок Давида придет
И сядет в Иерусалиме.
И если мой правнук, иль правнука внук
Помазан на царство Израиля вдруг
Окажется через столетья –
Нет выше короны, чем эта!»

Молчит королева и канцлер молчит,
Им ясно, что надо проститься,
Садиться в карету и мчаться в ночи,
Чтоб утром вернуться в столицу.
На взгляд отвечая движением век,
Что тайна останется тайной навек,
Почтительный кантор Галеви
К дверям проводил королеву.

ХАБАДский огонек

Провожали хабадника на далекий шлихут,
С парнем Ребе беседовал двадцать восемь минут.
Доллар дал ему старенький и велел ему в срок.
По субботам и праздникам зажигать огонек.

Парня встретили в городе средь российских долин,
Три еврея, не ведавших, что такое тфиллин.
Но, как было обещано, парень свечи зажег,
Чтобы в пятницу с вечера им горел огонек.

Пролетели три месяца, он вернулся домой,
Он женился и в Бруклине поселился с семьей.
Но посланца-хабадника не забыл городок:
По субботам и праздникам там горит огонек.

Раввин Штейнзальц рассказывал

Субботники так чтут субботний день,
Что их пример израилевым детям
Пошел бы впрок. И вот один из них,
Субботник-отрок, всюду был известен
Сугубым прилежанием во всем,
Что связано с молитвой и ученьем,
И с соблюдением седьмого дня.
Пытливость мысли юношу влекла
К познанью таин Ветхого завета
И правоты простых еврейских слов,
Провозгласивших заповеди Торы...

И вдруг, в один прекрасный летний день,
Сей отрок появился в Тель-Авиве,
На улице, как будто, Дизенгоф,
В шабат. В зубах сжимая сигарету,
Он шел и плейер слушал на ходу.

И кто-то, кто был прежде с ним знаком,
Остолбенел, увидев перемену,
Случившуюся с отроком: "Скажи,
Что сделалось с тобою, что стряслось?"
"haколь бэсэдэр - юноша ответил, -
Я стал евреем. Я прошел гиюр".

Заметки о кашруте

Но hаШем в лице Нептуна
Для евреев создал туну:
Нам в утеху дадена
Рыбная говядина!

Белый талит

Гляжу как безумный на белый талит,
И сердце, и ум мне сомненье томит.

Когда легковерен и молод я был,
Молиться в миньяне я страстно любил.

У нас был веселый и дружный миньян
Олимов из южных и северных стран.

Однажды в миньян не хватало друзей,
И тут нам попался какой-то еврей.

Мы тотчас схватили его за рукав
И поволокли в синагогу стремглав.

А ну-ка, приятель, талит надевай!
Но он, упираясь, кричал "вай-вай-вай,

Не надобен мне ни талит, ни тфилин,
Поскольку, товарищи, я - армянин!"

С тех пор не хожу я молиться в миньян.
А ну, как он весь состоит из армян?

Потому что нельзя

Наступает шабат.
Евреи идут в синагогу,
Добираясь, порой, из далеких окраинных мест
Но никто не садится в трамвай
На обратной дороге,
Потому что нельзя по субботам платить за проезд.

Потому что нельзя,
Потому что нельзя,
Потому что нельзя
По субботам платить за проезд.

У соседа веселье
В субботнюю ночь в полвторого -
Постучи ему в дверь, чтоб слегка урезонить его.
Но не надо писать
На дверях
Нецензурное слово,
Потому что нельзя по субботам писать ничего.

Потому что нельзя,
Потому что нельзя,
Потому что нельзя
По субботам писать ничего.

Если едет такси
Мимо вас в нарушенье шабата,
Можно камень швырнуть и шофера козлом обозвать.
Но не надо метать
По машине
Ручную гранату,
Потому что нельзя по субботам гранаты взрывать.

Потому что нельзя,
Потому что нельзя,
Потому что нельзя,
По субботам гранаты взрывать.

Машиах, Машиах, Машиах!

У хасида Шаи восемнадцать деток,
Мишпоха большая, а доходов нету.
Ходит Шая с кружкой по Ерусалиму -
Кто дает цедоку, кто проходит мимо.
Утешают Шаю знающие люди:
Вот придет Мошиах, всем парнуса будет.

В шаевой ешиве десять тараканов
Возле сейфер-торы молятся миньяном.
Глянул рош ешивы, почесал ермолку:
Вот придет Мошиах, сделаем уборку.

А у стен ешивы - скоростная трасса.
И в шабат и в праздник там машины мчатся.
Собрались хасиды, что поздоровее
Автомобилистам надавать по шее.
Русские евреи из автомобилей
Русскими словами всех обматерили.
Эфиоп пейсатый говорит с укором:
Вот придет Мошиах, кончатся раздоры.

Наконец однажды посреди дороги
К мусорным воротам показались дроги.
Тот, кто был на дрогах - некуда деваться -
Сразу стал добычей бойких папарацци:
Снялся со Щаранским, с Биби, с Арафатом,
Взял билет на «Боинг» и уехал в Штаты.

Ханукальные сцены

Ведущий:
Каждый год, к положенному сроку,
Где-то в середине декабря,
Зажигаются в немногих окнах
Огоньки, расставленные в ряд.
Это значит, что в домах евреев,
Радости от мира не тая,
В память о победе маккавеев
Восемь дней горит ханукия.
И напоминает всем народам
Этот свет горящий каждый год,
Как боролся за свою свободу,
За язык, за веру наш народ.

Антиох Эпифан:
Я - государь Антиох Эпифан,
Мне подчиняется множество стран.
Каждый мой подданный искренне рад
Жизнь перестроить на греческий лад.
Мы поклоняемся Зевсу и Гере,
Бахусу, Марсу, Приапу, Венере,
Фобу и Фебу, то бишь Аполлону,
Пану, Нептуну, то бишь Посейдону.
Видите, сколько богов и богинь!

Матитьягу:
Все это идолы. Б-г лишь один.
Только один и не может быть много,
Нету подобного нашему Б-гу.

Антиох Эпифан:
Стража! К евреям немедленно в храм -
Пусть поклоняются нашим богам.
Там, где их жертвенник был и менора,
Боги Олимпа появятся скоро.
Пусть им послужит еврейский народ.

Матитьягу:
В храм оскверненный никто не пойдет.
Только вдали от языческой скверны
Будет служенье святым и кошерным.
Пуст и безрадостен станет наш храм,
В праздники будем сидеть по домам,
Свечи в субботу зажжем, и Всевышний
Тотчас молитву евреев услышит.

Антиох Эпифан:
Я запрещаю под страхом острога
Упоминать про еврейского бога.
Каждого, кто зажигает свечу,
Без промедленья тащить к палачу!

Матитьягу:
Господи, чем мы Тебя рассердили,
Даже молиться и то запретили.
Господи Б-же, Владыка небесный,
Будь милосерден, помилуй нас грешных.
Авину малкейну, ханэйну вэанэйну,
Ки эйн бану маасим вэошиэйну...

Антиох Эпифан:
Хватит, довольно! На вашем иврите
Каждое слово, как вижу, - молитва.
Я запрещаю отныне иврит -
Только по-гречески всем говорить!

Матитьягу:
Сколько несчастий народ мой постигло:
В доме родном - иноземное иго,
Храм осквернили, отняли шабат,
Слово нельзя по-еврейски сказать.
Боже, куда же податься еврею?!

Антиох Эпифан:
Сделаться греками надо скорее.
Наших богов и меня почитать.
А иудейских молитв не читать!

Эллинизированный еврей:
Я - хитроумный еврей, пожелавший, как видите, ныне
В греческой жизни достичь самых заветных высот.
Снял я еврейский костюм, тунику эту напялил,
Ициком звали меня, Ибикус ныне зовусь.
Жил я когда-то с женой, ныне жену я оставил -
Отроков юных краса сладострастного грека влечет.
Звали намедни меня знатные эллины в баню.
Очень хотелось пойти, да постеснялся потом.
В бане все сразу поймут, что я еврей, а не эллин,
Ибо отец мой - увы - выполнил древний завет.
Папа! Уж если хотел, что-то сыночку обрезать,
Лучше обрезал бы нос, я бы спасибо сказал.

Антиох Эпифан:
Видишь, еврей, сколько тяжких страданий,
Людям приносит обряд обрезанья.
Я запрещаю и этот обряд,
Чтоб без стесненья снимая наряд,
В бане могли утолять свои страсти
Разных народов и стран педерасты,
Повелеваю внедрять повсеместно
Разные формы античного секса.

Матитьягу:
Не забывайте, евреи о том,
Что за разврат был разрушен Содом.
Сказано в письменной Торе и в устной:
Мы не должны заниматься распутством.
Бог у евреев один - и жена
В доме еврея должна быть одна!

Антиох Эпифан:
Хватит, наслушались, все бесполезно,
Можешь, старик, распинаться, хоть тресни.
Сила за нами, и надо понять:
Люди евреями быть не хотят.
Братья-евреи, милости просим!
Нынче мы жертву Зевсу приносим.
Вливаясь в многонациональную семью.
Зарежьте, зажарьте и съешьте свинью.
Режьте и кушайте, если хотите!

Эллинизированный еврей:
Очень хотим, дорогой повелитель!..

Матитьягу (взмахнув мечoм):
Стой нечестивец, куда ты идешь?!
Если коснешься свинины - умрешь.
Где ваша гордость, где ваша отвага,
Слушайте все старика Матитьягу.
Тот, кто за Б-га, за мной пусть идет,
Имя Его да прославит народ!

Ведущий:
И народ пошел за Мататьягу...
По ночам отряды смельчаков,
Прятавшиеся в лесах, в оврагах,
Делали набеги на врагов.
Возглавлять восставших иудеев
Сына своего старик послал,
И за мощь и доблесть Маккавеем
Храброго вождя народ назвал.
Маккавей - по-русски значит молот,
Молотящий яростно врагов,
Он освободил священный город,
Храм очистил от чужих богов.
В знак того, что храм свободен ныне,
В знак того, что снова освящен,
Семисвечник - древняя святыня,
Должен быть немедленно зажжен.
И спустились воины в подвалы,
Где, сокрытые от света дня,
Глиняные амфоры лежали
С маслом для священного огня.
Оказалось, что в кувшинах пыльных
Весь елей кошерный осквернен,
И его нельзя залить в светильник,
Чтоб зажечь немедленно огонь.
Срок приготовления елея
По законам Торы - восемь дней,
Восемь дней пришлось бы ждать евреям
В обновленном храме без огней.
Вдруг в подвале маленький кувшинчик
Отыскался в груде черепков,
Запечатан, наглухо завинчен,
И не осквернен рукой врагов.
В маленьком кувшине было масла
Для огня всего лишь до утра.
Но случилось чудо, и не гасла
Восемь дней святая менора.
И на память о великом чуде
Решено собраньем мудрецов,
Что евреи ежегодно будут
Вспоминать о подвигах отцов.
Славься же Господь наш, Царь небесный,
Повелевший зажигать огни
В память о знамении чудесном,
Явленном в ту пору в эти дни.