Раиса Эпштейн
БЕЙТ ХА-КНЭСЕТ – ВЕЧНОСТЬ И БЕССМЕРТИЕ НАРОДА ИЗРАИЛЯ
Они собираются изгнать евреев с их земли. Нас, евреев, с нашей
Б-гом данной земли. С Эрец- Исраэль.
20 января 2004-го они разрушили еврейскую синагогу в Тапуах. Этот день следует запомнить. Это историческая дата. Быть может, когда-нибудь в этот день будет назначен пост, и евреи будут возносить молитвы покаяния. Запомним уже сейчас. Двадцать шестой день месяца тевет 5764 года.
Они разрушили еврейскую синагогу в Тапуах. Пока только там. Они специально пришли туда, чтобы сделать это – именно и только для того они были присланы туда государством Израиль. Они были присланы туда представляющим в данный момент наше государство правительством Шарона, Ольмерта и рава Бени Элона, Сильвана Шалома, Лимор Ливнат и Авигдора Либермана, Биньямина Нетаниягу, Томи Лапида и Цви Хенделя, Шауля Мофаза, Узи Ландау и Эфи Эйтама, Ури Ариэля, Юлия Эдельштейна и Натана Щаранского.
Они пришли туда именно с этой конкретной целью. И они доблестно выполнили возложенную на них важную государственную задачу. Они разрушили его, еврейский бейт ха-кнэсет. Бульдозером. По живому телу. По душе. По совести. По истории. По памяти и святой крови евреев, из поколения в поколение отдававших свои жизни за Кидуш Ха-Шем, умиравших со словами «Шма Исраэль» на устах...
Синагога до разрушения
Синагога после разрушения
На интернетские статьи о разрушении синагоги в Тапуах было
много откликов: от почти нацистских (Вот некоторые с сайта
«Маарив»: «Почему солдаты не стреляли в этих
погромщиков?» «Хотя я обычно в милуим не хожу, но на этот раз я
пошел бы туда, чтобы бить их смертным боем...» «Хватит возиться с
ними, подвергая риску наших солдат. Оставить их там, чтоб
палестинцы разобрались с ними сами, как они умеют это
делать...») – до истинно еврейских криков души...Было немало сравнений с
Хрустальной ночью.
Очень больно. И страшно за свой народ. Может быть, больше всего за пишущих в интернете чудовищные отзывы, в духе процитированных выше. Страшно за них – потому что они жертвы. Их хотели сделать здесь «новыми человеками», призванными заменить устаревших евреев. Это общее место, это описывается – без доли критики и сомнения в оправданности явления - в каждом втором академическом труде, посвященном истории Израиля; об этом говорят даже в радио-рекламе («...мы израильтяне, новый народ...») ; только самые наивные из русских репатриантов и самые оторванные от реальности из израильских правых все еще цитируют слова Переса, произнесенные им после выборов 1996-го года, считая их чем-то из ряда вон выходящим. И вот теперь дети и внуки ново-человеков требуют от армии государства, которое отцы и деды творили по образу и подобию своему, стрелять в евреев, страшное преступление которых состоит в желании жить на еврейской земле.
В официальном словаре ново-человеческого государства существует даже специально фиксирующая этот ужасный грех формула:«идеологическая преступность» (ха-аверьянут ха-идеологит). Именно этим понятием квалифицируется сегодня приверженность еврейских поселенцев Эрец-Исраэль: чем сильнее приверженность – тем ужаснее преступность; чем бескомпромисснее они готовы защищать свою землю – тем жестче наказание, которое они получают и получат от государства, не желающего иметь ничего общего с этой еврейской землей. Государства, один из ярких представителей которого, Моше Даян, сказал после Шестидневной войны, передавая отвоеванную в ней Храмовую Гору в распоряжение ВАКХа: «Зачем нам этот Ватикан?».
Председатель нашего Верховного суда заявил пару лет назад, что идеологическая преступность гораздо опаснее криминальной. Потому в призывах стрелять в идеологических-преступников-евреев не может быть обнаружено никакой «хасаты» (подстрекательства). Наоборот, в них есть, пожалуй, даже некий вид государственной доблести. Тем более что сами идеологические преступники находятся под бдительным контролем государства. В прокуратуре вот уже почти десять лет есть специальный отдел для их отслеживания. Его возглавляет госпожа Талия Сасон.
Так вот и делимся мы на преступников-евреев - и на тех, у кого руки чешутся стелять в них и для кого нет никакой проблемы в разрушении еврейской синагоги. Что ж, возможно, это деление закономерно и неизбежно. Возможно, третьего здесь, на этой земле, просто не дано...
Впрочем, если третьего действительно не дано – то только в конечном итоге, после того, как каждый сделает свой окончательный выбор. Но пока что нам до этого, видимо, еще далеко. Потому что если бы мы до этого уже дошли - не было бы так много пытающихся обустроиться посрединке, не на полюсах, - пытающихся избежать необходимости сделать выбор. Но им все равно придется сделать его. И вполне возможно, что, ничуть не осознавая того, они осуществляют свой выбор именно сейчас. В те моменты, например, когда государство Израиль разрушает еврейский бейт ха-кнэсет.
В «Едиот ахронот» была помещена фотография командира с красивыми длинными пейсами. Он руководил боевой операцией. Поселенцы кричали ему тяжелые слова. А он, находящийся в процессе «хазара бе тшува» (так написано в статье), сказал корреспонденту: «Они делают свое, а я свое».
Матери солдат создали движение, требующее, чтобы их сыновей не посылали «вырывать» («лаакор» - это как вырвать с корнем цветок, траву, дерево...) поселенцев. В газете партии Мафдала «Хацофэ» от 23 января было написано, что с матерями встретился сам министр Цахи Ханегби, сын легендарной правой подпольщицы Геулы Коген, не так давно удостоившейся Госпремии Израиля. Цахи сказал, что поддерживает требование матерей. Выселением евреев с земли Израиля действительно должны заниматься не солдаты, а полицейские. Они проходят в этой связи специальные учения и тренировки, и вообще более приспособлены для такого рода работы. Хотя, с другой стороны, они сейчас сильно загружены борьбой с организованной преступностью. Поэтому Цахи был честен и не обещал матерям, что будет действовать в направлении реализации во всех отношениях справедливого требования.
Матери ни в коем случае не призывают отказываться от выполнения приказа. Они, как и все правые патриоты, категорические против отказничества. Они только просят не ставить их сыновей-солдат в эту тяжкую ситуацию. Ведь уже случалось, что братья «вырывали» собственных братьев, ну и, конечно, просто друзей. А ведь то были пока только форпосты. Когда очередь дойдет до поселений, станет еще тяжелее. Ну пожалуйста, родное государство, пусть это делает полиция - она это умеет лучше: легко и без излишних травм.
Матери подчеркивают, что их организация не политическая, и они, как это им ни больно (многие из них сами поселенки), не выступают против депортации как таковой. Это решает государство – а они его законопослушные гражданки. Хотя дело не только в законе и его власти, но и в единстве народа. Это очень важно. Просто важнее всего. Нельзя разъединять народ. Надо любить друг друга. Поэтому, раз большинство народа (ров ха-ам) выступает за депортацию, ничего не поделаешь. «Ров» всегда прав... .
*
Они хотели начать с Мигрона, но это была их ошибка - и они быстро осознали ее. Не потому что там возникли трудности юридического характера. Такого рода трудности могли возникнуть и здесь, в поселении Тапуах. Они вовремя поняли, что начинать надобно с чего-то совсем другого. Скажем так: с чего-то очень и очень не конценсуального даже среди самих поселенцев. С такого, на защиту которого не соберутся тысячи, и где Муецет ЕША не установит временно свое направляющее присутствие. И куда не будут устраивать экскурсии многочисленные сочувствующие. И где не будут читать свои лекции интеллектуалы и мудрецы поселенческой элиты.
Дело в том, что в Мигроне живут не «каханисты», и не «ноар гваот» - в Мигроне живут «наши». Очень глубоко и сущностно «наши». Там живут последователи идеологии «Мерказ Ха-рав» - ешивы, в которой были воспитаны члены движения Гуш Эмуним, предшественника нынешнего Совета поселений Иудеи, Самарии и Газы.
Говорят, что одной из причин раскола в «Мерказ Ха-рав» были разногласия в решении вопроса о соотношении государства Израиль, которое ученики рава Кука считают началом Избавления («решит цмихат геулатейну), и Эрец Исраэль. Обоим направлениям важны обе эти ценности. Оба направления придают не только Эрец Исраэль, но и государству, статус святости. Отличие состоит в том, чему отдается предпочтение. С точки зрения школы, отдающей предпочтение государству, протест любой осуществляемой им политике является тяжким грехом. Духовные руководители этой школы выступали против протеста разрушению Ямита. Бывший редактор журнала «Некуда» Исраэль Харэль, считающийся крупным идеологом поселенчества, сказал не так давно, в радиодискуссии, занимавшейся темой единства народа: «цадиким, гем ло итнагду» (праведники, они не сопротивлялись) - он имел в виду поведение жителей одного из поселений в анклаве Ямита во время депортации.
*
Гуш-эмуним - это были «халуцим» поселенческого движения, поставившие своей целью быть похожими на «халуцим» 20-х и 30-х годов. Тех, религией которых был отказ от еврейской религии и самого еврейства. Как и те в свое время, поселенцы эпохи «Гуш эмуним» и эпохи Муэцет ЕША свято следовали и следуют принципу «дунам, еще дунам». Как и те в свое время, так и эти убеждены, что главное – это не слова, а дела. Общей тем и другим является, похоже, и вера в то, что правильная цель оправдывает любые средства. Истинной же (хотя и тщательно скрываемой из-за соображений тактики) целью Шарона они до самого недавнего времени считали конечную победу в ведущейся против террористической ПА войне.
Вероятно, именно поэтому поселенческие лидеры вот уже три года позволяют премьеру государства Израиль безнаказанно игнорировать непрекращающееся убийство евреев партнерами по теперь уже его собственному, а не только совместному с левыми «шалому» (во время первой каденции Шарона они обвиняли Переса и Бен-Элиезера, во время нынешней - не без основания обвиняют «преступников Осло»; на Шарона, если не ошибаюсь, ответственность за этот геноцид не была ими возложена никогда).
Поэтому они долго прощали Шарону всякие слова, включая обещание палестинского государства и заявление об «оккупации», - будучи уверенными, что это только тактика, тогда как стратегическая цель у него с ними общая.
Видимо, главным образом по этой же причине они почти не придали значения принятию «Дорожной карты» не только самим премьером, но и крайне правым крылом его правительства.
Поэтому, надо полагать, они даже сегодня склонны были бы простить Шарону и коррупцию – при условии что он не разрушит поселенчество и не отдаст арабам Эрец-Исраэль.
Халуцим из Гуш-эмуним даже одевались как в свое время халуцим-киббуцники, и до сих пор гордятся этим (так, общие тем и другим сандалии на босую ногу стали в религиозно- поселенческом движении настоящим символом сионистско-активистской преемственности). Кажется, это Ури Элицур несколько лет тому назад сказал, что они вовсе не мешихисты, какими их считают левые, а вроде такие же как те - только в кипах, в белых рубахах навыпуск и с цицит наружу...
Как отошедшие ныне в сторону лидеры Гуш-эмуним, так и сменившие их функционеры из Муэцет ЕША считали и продолжают считать себя продолжателями дела предшественников – тех самых, дети которых, разрушающие ныне страну, выросли в кроватках, над которыми висели портреты Сталина. Не в этом ли причина нынешней анемии поселенческого руководства? Не в этом ли причина его легкой готовности предать «не наших»: каханистов, «ноар гваот», всех тех, кого называют «экстремистами» не только те первые, но и эти, поселенческие подражатели и поклонники ново-человеческих «халуцим». Так они в свое время предали раввина Меира Каханэ. Так они предали покойного Нати и, слава Б-гу, живую и здравствующую Ливнат Озери с ее детьми сиротами. Так они предают Ноама Федермана. Так они предали бейт ха-кнэсет в Тапуах.
Книги, выброшенные при разрушении синагоги
Без всякого сомнения, сами они не допускают ни малейшей возможности оценить эти и подобные им ситуации в категориях предательства. Скорее всего, они оценивают их в категориях тактики и прагматизма. Они не думают, что предали рава Каханэ, Нати Озери, Биньмина и Талию Каханэ – они полагают, скорее всего, что сделали удачный ход в не простой политической игре. Они еще не понимают, что предавая их, предают на самом-то деле самих себя. И не только самих себя в простом физическом смысле – но, в сущности, еврейское в самих себе. Но тогда то ли судьба, то ли еврейское предназначение, то ли сам Всевышний ставят уже почти предавших себя, но еще не осознающих этого евреев в ситуацию выбора между возвращением к себе - и уже откровенным, незавуалированным, прямым самопредательством; между своим еврейством - и новочеловеческими «халуцим»; между Землей Израиля - и культом не осознанного ими в качестве такового тоталитарного и уже почти совсем анти-еврейского государства.
В своем отношении к происшедшему в Тапуах они выбрали второе слагаемое уравнения.
Пассивность, молчание или равнодушие поселенческого руководства, идеологов и политиков национально-религиозного лагеря были бы аморальными и в том случае, если бы речь шла о сносе обычного форпоста. Но в данном случае речь шла о чем-то несопоставимо большем. Речь шла о разрушении бейт ха-кнессета .
Пассивность, молчание или равнодушие по отношению к разрушению бейт ха-кнессета вообще, и бейт ха-кнессета на еврейской земле в особенности, не могут быть истолкованы иначе как соучастие в преступлении против еврейского народа . Это тяжкое преступление придется исправить в честной борьбе за поселенчество в целом. Только выиграв в этом бою, удастся вернуться к себе по-настоящему: от культа государства и вожденчества, от бухгалтерских игр большой политики и мелкого политиканства, от лжи и идолопоклонства перед сменящими друг друга и заменяющими подлинную веру идеологиями, от жалкого конформизма, называемого прагматизмом и тактикой, от выдаваемого за «единство народа» холопского поклонения Большому Брату - к своей совести и правде, своему еврейству, своему Б-гу, своей Земле.
*
Воспоминание о погроме Бейт ха-кнэсета в Тапуах, участниками которого являемся все мы, а значит, также я сама, останется со мною непреходящей болью даже если вслед за ним придут кажущиеся еще более тяжелыми события. И они придут наверняка. Они будут приходить, и будут становиться все более тяжелыми и невыносимыми, пока мы будем продолжать предавать друг друга, пока мы будем вносить каждый свою маленькую долю лжи в большую ложь относительно демократии, якобы существующей здесь, пока мы будем во имя этой лживой, этой несуществующей демократии отказываться от своей правды и от самих себя.
Они будут приходить, эти тяжелые события, пока мы будем участвовать в нечистых играх этой лжедемократии и клясться в верности ей - вместо того, чтобы бороться против укрывшегося под ее маской тоталитаризма. Они будут приходить, и становиться все тяжелее, пока праведные евреи, наверняка самые праведные и лучшие из всех нас, будут продолжать верить в святость этого государства, сделавшего не по праву присвоенное им себе святое имя Израиля антитезой не только иудаизму как религии, но самой сути еврейского народа, его душе.
*
Еврейская душа воплощается не в одной лишь еврейской синагоге. Но в ней она воплощается, может быть, более, чем в чем-либо другом. Не потому ли антисемиты всех времен так ненавидели ее? Не потому ли их чудовищные акции против еврейского народа так часто начинались с осквернения, разрушения, сжигания еврейских синагог?
В наши дни это уже опять происходит в Европе. Недавно это произошло здесь, в Эрец-Исраэль.
И поэтому, как бы мне не хотелось, читая текст великого еврея нашего времени, рабби Йосэфа-Дова Ха-Леви Соловейчика, думать и писать только о еврейском Бейт ха-кнэсете, невозможно делать это, не пытаясь понять одновременно, что и кто стоит против него, против еврейского народа, против истинно еврейской души. Невозможно думать и серьезно, честно писать об этом, не пытаясь понять также того, что противостоит еврейскому Бейт ха-кнэсету и еврейской душе в нас самих... .
Философская концепция рабби Соловейчика, великого праведного еврея нашего времени, не понята и не принята национально-религиозным еврейством здесь, в Эрец Исраэль. Кто знает, быть может в этом непринятии одна из главных бед его – национально-религиозного еврейства в государстве Израиль. Его, но также и наша общая беда.
Я ни в коей мере не претендую на глубокое и адекватное понимание
текстов этого большого еврейского человека. Кто я, чтобы
претендовать на это. Я только пытаюсь размышлять, пропуская
написанное им через себя, через свои мысли, через свою боль, через
свою маленькую тихую молитву к Превечному о спасении народа моего.
***
В трактате Шабат ( 32 а) приводится странное, на первый взгляд, высказывание р. Ишмаэля бен Элъазара о двух тягчайших преступлениях неверного словоупотребления, при одном из которых убирают из выражения арон-Ха- Кодеш слово «Кодеш», а в другом случае называют бейт ха-кнэсет домом народа (бейт-ам). Р. Йосэф-Дов Ха-Леви Соловейчик связывает тему своей статьи «Бейт ха-кнэсет как идея и институт»с отношением Талмуда ко второму из этих двух преступлений.
В чем суть этого греха? Разве люди из народа не молятся в еврейской синагоге? Разве «дом народа» и «бейт ха-кнэсет» - это не одно и то же, как могло бы показаться на первый взгляд? Почему преступным является назвать бейт ха-кнэсет домом народа?
К этим вопросам, прямо связанным как с двумя упомянутыми понятиями, так и с рассматриваемой нами статьей в целом, можно добавить еще несколько, связь между которыми и концепцией, изложенной в статье, не столь непосредственна и очевидна:
Как вообще трактует иудаизм понятие «народ»? Является ли с его точки зрения «народом» совокупное еврейское население, проживающее в тот или иной момент исторического времени в той или иной стране (в частности, в государстве Израиль), или на земном шаре в целом? Признает ли иудаизм значимость воли народа, как она трактуется в различных версиях западной демократии? Можно ли говорить о близости иудаизма к какой-либо одной из этих версий? Наконец, правомерна ли вообще сама постановка вопроса о соотношении иудаизма и демократии?
Я не ставлю своей целью дать ответы на все эти вопросы.
Они сформулированы мною лишь для того, чтобы заострить отнюдь не только теоретическую проблему, стоящую перед нами и во многом определяющую саму нашу жизнь. А порою не только жизнь, но и смерть...
Воля народа, демократия и тоталитаризм
Термин «народ» играет весьма существенную роль в современных идеологиях демократии и тоталитаризма. При этом факт несовместимости последних отнюдь не столь бесспорен, как это могло бы показаться на первый взгляд. Слияние кажущихся противоположностей происходит в феномене народной демократии, терминологическое значение которой: непосредственно осуществляемая власть народа. Это значит, что именно в термине «народ» и заключен ключ проблемы. Авторы концепций народной демократии имели в виду под этим понятием все наличное совокупное население или его абсолютное большинство - игнорируя при этом не только меньшинство наличного населения, но, что особенно существенно для нашей темы, всю предшествующую традицию и связь поколений.
Из этого подхода почти автоматически вытекает позиция, тотчас же переводящая «народную демократию» в демократию тоталитарную, означающую, что формулирование и реализация «истинной» воли не осознающего ее «невежественного» народа передоверяется элите «просвещенных», якобы знающих за народ и вместо него, чего он в действительности хочет и что составляет его истинное благо.
всякого интеллигентного еврея из бывшего СССР здесь непременно возникнет ассоциация со строками Александра Галича и со всей нашей прошлой жизнью. Но если эти наши ассоциации, безусловно, негативного свойства, то совершенно иначе обстоит дело с ассоциациями, которые могут возникнуть в этой связи у коренных израильтян, постоянно слышащих от своих левых и правых вождей и их явных и неявных пиарщиков о том, что «неважно, что хочет народ, а важно, что хорошо для народа ». В годы Осло они то и дело слышали это от Переса и Сарида; в период власти Шарона близкие по духу трактовки демократии можно услышать от Ханана Кристалла и других политкомментаторов в пользу присвоившего себе диктаторские полномочия главы правительства; со времени «Дорожной карты» Эхуд Ольмерт именно ссылкой на эту формулу неоднократно обосновывал право Шарона принимать судьбоносные решения, грубо нарушающие платформу собственной партии. Каждый раз, когда эта фраза озвучивается заново - хоть она и произносится с такой интонацией, будто ее изобрели прямо сейчас - израильтянин, воспитанный на старом и добром сионизме, ностальгически припоминает, что именно так поговаривал непререкаемый отец и вождь новой израильской нации, Давид Бен-Гурион.
Вернемся, однако, к классической модели тоталитарной демократии, в рамках которой столь популярный во всех израильских поколениях вопрос о том, кто и почему знает, чего на самом деле хочет «не знающий, чего он хочет народ» (Жан Жак Руссо), был впервые не только поставлен, но уже и со всей определенностью решен. Правда, еще до рационалистов школы французского просвещения 18-го века почти о том же толковал, доказывая необходимость установления власти философов, великий греческий мудрец Платон в своей знаменитой «Политее», квалифицируемой современными исследователями как первая в истории человеческой мысли утопия и теория тоталитарного государства.
Но мы не будем заходить так далеко в нашем историческом экскурсе.
Подытожим сказанное о французском просвещении: в основе всего, что было порождено этим мировоззрением непосредственно или только в конечном итоге, лежит возвышенная вера в могущество Разума и особую избранность тех, кто обладает им. Уточним, что говоря об особом характере избранности, мы имеем в виду присвоение права на интеллектуальную, а иногда и политическую власть над умами, душами и жизнью людей.
В ситуации успешного политического воплощения этой рационалистической утопии, эстафета знания «народной воли» обычно перехватывается – или грубо выхватывается - из рук более или менее «гнилой» и «мягкотелой» интеллигенции еще более, чем она сама, жестокосердными диктаторами. Так философы французского просвещения подготовили диктатуру Робеспьера и якобинцев. Так русская интеллигенция, становившаяся от поколения к поколению все более радикальной в своей претензии знать и выражать «народную волю», подготовила большевистскую революцию и установленный на ее основе тоталитарный режим. Так сам этот режим поставил себя на идеологические опоры еще одной вариации просветительского рационализма - единственно верного, и, конечно же, научного, марксисистского мировоззрения... Так создается идейная и политическая деспотия «знающих как надо» - неизбежный результат отмены «устаревшего» и «реакционного» «старого мира» ради воплощенного в «дивном новом мире» торжества человеческого Разума, наделенного почти божественным статусом, и значит, заменяющим для верующих этой «секулярной религии» (одно из понятиий теории тоталитарной демократии Я.Тальмона ) не только историческое прошлое, но и самого Б-га.
В этом глубоко иррациональном акте обожествления человеческого разума и заключается, собственно, суть укорененного в философии французского просвещения 18-го века абстрактно-рационалистического подхода, отвергаемого, как мы это увидим в дальнейшем, р. Соловейчиком как принципиально несовместимого с подходами иудаизма.
Отвергается этот подход и консервативным направлением современной западной мысли (см., н-р, работы Фридриха Хайека). Отнюдь не случайно именно здесь была сфокусирована критика просвещения основателем этого направления, британским мыслителем и парламентарием Эдмондом Бьерком, современником и резким критиком французской революции, еще до установления первых гильотин предугадавшим ее кровавые итоги.
Бьерк противопоставил пониманию «народа» французскими идеологами как только лишь актуальной совокупности населения, свой исторический подход и трактовку народа как целого, заключающего в себе смену поколений, передачу ими друг другу сохраняемого и непрерывно обогащаемого исторического опыта. Просветительскому же мифу абстрактного внеисторического Разума Бьерк противопоставил свою идею реального исторического разума народа как совокупного итога интеллектуальной деятельности сменяющихся в нем поколений.
Идеи Бьерка занимают весьма значительное место в политической мысли нового времени. На них опираются все более или менее продуктивные опыты создания либерально-консервативной альтернативы глубоко укорененным в европейской интеллектуальной традиции тенденциям тоталитаризма.
Мне не известно, испытал ли этот убежденный христианин какое-либо влияние со стороны иудаизма. Возможно, параллели между некоторыми из его подходов и подходами иудаизма являются чисто случайными. Но даже если эти несколько точек случайного или не случайного сопряжения создали столь значимый эффект для формирования пусть только временной и ныне уже окончательно погребенной альтернативы господствующему направлению западной политической мысли, то остается только сожалеть и удивляться тому, что до сих пор не нашелся глубоко знающий также европейскую политическую философию еврейский мыслитель, который смог бы актуализировать и «перевести» на язык современного политического дискурса огромное интеллектуальное богатство, заключенное в иудаизме.
Эта проблема тем более актуальна в ситуации, когда в государстве Израиль господствует, физически и морально разрушая нашу совесть и нашу жизнь, до сих пор не опознанная в качестве таковой тоталитарная демократия, антиеврейская по своему глубинному существу (она была такою и во французском просвещении, и в коммунистическом режиме; она безусловно остается такою и в государстве Израиль). А напротив нее, - или, точнее, под ее безжалостным кованым сапогом, распласталось беззащитное израильское еврейство. Я вернусь здесь к тому, о чем сказала в начале статьи. Быть может, одной из причин того, что мы оказываемся не в состоянии найти адекватные средства для преодоления этой гибельно опасной ситуации, является факт непонимания и непризнания здесь, в Эрец Исраэль, интеллектуального творчества р. Соловейчика – крупнейшего еврейского мыслителя нашего времени, чья глубоко укорененная в многовековой традиции еврейская мысль латентно содержит в себе также адекватный ответ на трагический вызов тоталитаризма 20-го, а значит, потенциально, и 21-го века.
Кнэсет Исраэль и его тоталитарная антитеза
Для ответа на вопрос о сути упомянутого выше различия между понятиями «дом народа» и «бейт ха-кнэсет», необходимо, прежде всего, понять, что такое Кнэсет Исраэль. Р. Соловейчик поясняет, что, употребляя это понятие, иудаизм вовсе не имеет в виду некую статистическую данность наличного еврейского населения в той или иной стране или во всем мире в данный момент исторического времени. С другой стороны, он резко возражает против укорененного в европейской интеллектуальной традиции абстрактно-рационалистического понимания, в рамках которого человеческая целостность (примерами которой являются социальный коллектив, нация, этнос, культурно-историческая общность и т.п.) и отдельная человеческая индивидуальность оказываются несовместимыми друг с другом полярными противоположностями.
Кнэсет Исраэль не только не стирает человеческую индивидуальность – он в принципе немыслим без нее. И в то же время он образует собою целостность, абсолютную и самостоятельную по отношению к составляющим его евреям. То, что на первый взгляд представляется неразрешимым противоречием (сохранение индивидуальностей и одновременно существование самостоятельного по отношению к ним целого) – и в самом деле является таковым с точки зрения анализа этого соотношения на абстрактно-логическом уровне. Но в том-то и дело, что Кнэсет Исраэль выходит за рамки возможностей этого плоского анализа, не может быть сведен к его однозначным формулам.
Р. Соловейчик опирается в своей трактовке этой проблемы на Рамбана и других знатоков тайного еврейского учения, мудрецов Каббалы. Кнэсет Исраэль, как считали они и считает он – есть мистическая личность, живая индивидуальность, обладающая собственным самосознием, своим Я. Каббалисты говорили о Кнэсет Исраэль как скрытой, невоспринимаемой, таинственной сущности, включающей в себя не только всех евреев в целом, но также каждого из них. Она охватывает всех тех, чьи имена увековечены, чья память сохранена, ценность чьих деяний осознана еврейским народом и человечеством – но также безымянных и забытых, тех, чья жизнь прошла тихо и кто ушел из жизни незаметно, порою даже не удостоившись надгробия на затерянной могиле. У каждого– неприметного и великого, забытого и хранимого в народной памяти, высоко оцененного или не понятого никем - есть своя доля в Кнэсет Исраэль, невидимом и таинственном, вечном и неистребимом, великом и святом. И в той же мере, в какой Кнэсет Исраэль включает в себя тех, кто жил в прошлом, он включает в себя всякого будущего еврея, который появится когда-либо на земле. Представители поколений, которые еще не родились, - пишет р. Соловейчик, - внесут свою долю в судьбы народа Израиля: каждый по-своему и каждый в определенный момент будущего, темного и угрожающего. Мы ясно видим здесь, таким образом, глубинную сущностную неотделимость целостности Кнэсет Исраэль от индивидуального человеческого существования - в непререкаемой абсолютной значимости такового, в его нестираемости и его незаменимости никем и ничем другим.
*
Целостность Кнэсет Исраэль оказывается, таким образом, абсолютной противоположностью коллективности тоталитарного типа, в которой рано или поздно воплощается отвергаемый Равом абстрактно-рационалистический подход, изначальной моделью которого в новое время явилось мировоззрение французского просвещения. Является ли таким воплощением якобинский режим, коммунистическое государство или диктатура, правящая сегодня в государстве Израиль – квинтэссенцией этой коллективности с необходимостью оказывается принцип «незаменимых людей нет».
Этот принцип с обязательностью вытекает из абстрактного просветительского рационализма и неотрывного от него просветительского гуманизма - столь же абстрактного и над-человеческого, неизбежно становящегося нечеловеческим и античеловеческим при воплощении его в реальную политическую практику. Он является неизбежным порождением просветительской рациональности, поскольку суть последней заключается в подчинении действительности абстрактным понятиям и принципам и замене реального, из плоти и крови, человека – идеей человека и человечества. Десятки, тысячи и миллионы конкретных человеческих жизней приносятся в жертву такого рода абстракциям, но это ни в коей мере не мешает приносящим человеческие жертвоприношения продолжать считать себя рационалистически мыслящими гуманистами.
В рамках мировоззрения этого типа, и тем более в ходе его политического воплощения (профессор Я.Тальмон относит к тому и другому понятие левого тоталитаризма ), рано или поздно происходит стирание индивидуально-личностного в человеке и растворение его в универсалистски ориентированном социальном целом. Это одна из современных модификаций языческого по своему существу поглощения человеческого Я тотальным МЫ (См. соответственно название знаменитой книги Евгения Замятина). Нет и не может быть ничего общего у еврейского понятия Кнэсет Исраэль и с другим современным вариантом стирания человеческой личности внутри коллективной целостности, каковым является правый тоталитаризм - будь то целостность корпоративного типа (фашизм) или основанная на расизме националистическая целостность (германский национал-социализм).
*
Возвращаясь к конкретной ситуации государства Израиль, заметим, что довольно яркой ее индикацией в контексте рассматриваемой проблемы является фигура нынешнего премьера. Как левые, так и правые, каждая сторона с позиций своих интересов и своего мировоззрения, вот уже три года бьются над вопросами «Какой Шарон является подлинным?» и «Что произошло с нашим Ариком?» А между тем, с точки зрения следования принципу «незаменимых людей нет» с ним не произошло ровно ничего, и нынешний Ариэль является подлинным почти в той же мере, что и Арик из прошлого. Пытавшиеся вникнуть в биографию Шарона-воина не только на уровне ура-патриотических лозунгов, но и на уровне серьзного изучения фактов, должны знать, что этот человек не раз легко жертвовал своими солдатами, в том числе в случаях, когда этих жертв можно было избежать. Трудно отрицать и правоту тех - независимо от того, являются ли они «левыми» или «правыми» - кто утверждает, что как солдаты для военного Шарона, так и народ для Шарона политика были и остались «пушечным мясом» (кстати, и не раз декларированную им заинтересованность в не-еврейской иммиграции в Израиль из государств бывшего СССР принято объяснять с помощью этого же мало симпатичного словосочетания). Единственная существенная разница между прежней и нынешней ситуацией состоит, пожалуй, лишь в том, что ныне все мы – пушечное мясо не для ведущейся ради конечной победы войны, а для глубоко замешанного на коррупции (и я вовсе не имею в виду лишь жалкую коррупцию вокруг денег для выборов) странного и ужасающего шаронова «мира».
Я никогда не забуду, как после убийства Гильада Зара, да будет благословенна его память (это произошло 29 мая 2001 г), члены семьи убитого кричали пришедшему к ним на шива Шарону (ближайшему другу отца покойного Гильада): «Воюй с ними!» Поскольку тогда наши левые средства информации еще не успели воспринять инициированную не ими, а самим Шароном, политику игнорирования терактов против поселенцев, все газеты вышли с заголовками об этих криках и ответном молчании премьера.
Но молчание длилось недолго. После ужасного взрыва в дискотеке «Дольфи» (1 июня 2001 г.) наш глава правительства посетил в больнице раненых в этом теракте и тотчас же проинформировал народ о чувствах, которые вызвал в нем этот визит. Прежде всего он похвалил интеллигентных русских за тихое и некрикливое поведение (впоследствии выяснилось, что сопровождавшая премьера охрана, разумеется, исключительно из соображений безопасности, просто выгнала из палаты находившихся там посетителей, так что, надо полагать, там и в самом деле царила тишина) – и в этой похвале неявно содержался хотя и не данный в адекватных обстоятельствах, но вполне определенный ответ Шарона крикливому и неинтеллигентному сеймейству Зар. В той же каденции (поселенцы и после нее продолжали верить, что Шарон намерен, в конце всех своих тактических ухищрений, разбить палестинцев) семейству Зар был дан еще один, гораздо более конкретный и недвусмысленный ответ. Им оказалось разрушение фермы, установленной в память Гильада на земельном участке, являющемся честной собственностью семьи. Фотографии с картинами зверского насилия полиции, посланной премьером для расправы над своим бывшим другом, его семьей и евреями, пришедшими к ним на помощь, до сих пор потрясают пользователей интернета. Но это произошло позже. В период же после убийства Гильада и сразу после побоища в «Дольфи» глава правительства Израиля огласил свой знаменитый и уже вошедший в историю орвелианский лозунг: «Сдержанность – это сила!»
Галут и Молитва
Как же соотносится понимание р. Соловейчиком понятия «Кнэсет Исраэль» с вопросом о преступности замены понятия «бейт ха-кнэсет» словосочетанием «дом народа»? Ответ на этот вопрос связывается им в рассматриваемой нами статье с анализом сущности миньяна , молящегося в бейт ха-кнэсете. Но прежде - о еврейской молитве как таковой.
Р. Соловейчик связывает потребность в молитве и ее необходимость с темой галута , трактуемого им как изгнанничество: изгнанность из родного дома – как в историческом, так, одновременно, в экзистенциальном и в самом глубоком метафизическом смысле этих слов. Галут рассматривается р.Соловейчиком как в универсальном, так и в специфическом еврейском аспекте этого понятия.
Сугубо еврейский смысл галута представляется наиболее очевидным. Как только произносится слово «галут», пишет р. Соловейчик, мысль сразу обращается к судьбе еврейского народа. Многие нации в человеческой истории изгонялись с мест своего проживания. Все они более или менее быстро растворялись в новой среде, евреи как народ – никогда. Другие забывали свою прежнюю родину; еврейский же народ, неким рационально не постижимым, таинственным образом, сумел сберечь свою идентификацию и сохранить душевную тягу к земле, с которой он был изгнан почти две тысячи лет назад и которую целые его поколения не видели своими глазами. Еврей нес с собой, и до сих пор несет с собой, - пишет р.Соловейчик, - неистребимую мессианскую веру в возвращение в Эрец Исраэль. Еврей всегда ждал, - и до сих пор ждет, - прихода Гоэля, того, кто вернет весь его народ без остатка в Сион. Еврей никогда не забывал Б-жественного обещания о возвращении на Землю Израиля: в тесных и темных гетто Средневековья, в эпоху Ренессанса, в период Реформации, в Новое время и даже в атеистическом коммунистическом государстве. В своих молитвах он всегда обращал лицо свое к Иерусалиму, к Храмовой горе, к Эрец Исраэль. К той земле, которую он никогда не видел, по которой ноги его не ходили, чей климат чужд ему, чьи древние камни так непохожи на то, к чему он привычен и что составляет фон его обыденной жизни. Он, этот реалист, этот прагматик до мозга костей, этот практичный, так хорошо умеющий приспособиться ко всея и всему еврей мечтал и продолжает мечтать о земле своей - и неудержимая тяга его к ней так не рациональна, так далека от его обычного прагматизма, и трансцедентальный трепет его перед нею так далек от того, что принято называть реализмом.
В этой необъяснимой с рациональной точки зрения и неистребимой в душе еврея тяге к земле Израиля – источник переживания галута. В том и другом - корень еврейской молитвы, насквозь пронизанной чувством галута и тягой к Эрец Исраэль.
Но переживание галута свойственно не только еврейскому человеку.
Универсальный аспект галута, в котором пребывает не только еврей, но также и еврей, как всякий другой человек, выражает изгнанничество человека как такового, человека вне зависимости от всех возможных типов и вариаций его принадлежности и идентификации. Человек изгнан из Ган-Эдена. Его бытие в условиях изгнания – это галут. Человек бездомен, и он переживает эту свою бездомность, страдает из-за нее, сознательно или неосознанно стремится избавиться от нее - что означает стремление человека вновь обрести дом. В этом устремлении секрет всевозможных человеческих исканий, секрет тяги к путешествиям, секрет поиска все новых и новых идеалов.
Если бы мне было позволено продолжить линию рассуждений Рава, я заметила бы, что в нем, в этом устремлении бездомного человека к обретению утерянного гармоничного и идеального дома, таится то прекрасное и, наверное, святое начало, превращенно-искаженной формой которого является еврейская левизна: поистине неизлечимая неудовлетворенность существующим, болезненная тяга к конструированию утопий, неутолимая страсть к строительству дивных новых миров, которые призваны стать заменой утерянного рая. Является ли, однако, более здоровой сытая и равнодушная удовлетворенность существующим? Является ли более моральным циничный прагматизм, презирающий устремление к идеалу? Является ли идейный, или просто пошло и подло приспособленческий охранительский патриотизм, чуждый всякого устремления к исправлению пороков существующего мира, действительной и единственной альтернативой утопизму- с революционистским нетерпением последнего и его необузданной страстью к уничтожению до основания негодного старого порядка вещей? Из концепции р.Соловейчика совершенно определенно вытекает, что единственную истинную альтернативу обоим направлениям политической мысли и практики, вскользь затронутым выше, может дать лишь иудаизм.
*
Р.Соловейчик говорит в рассматриваемой нами работе о двух человеческих типах, по разному переживающих состояние универсального галута. Эти два типа – «величественный человек» и «маленький человек» - более или менее параллельны двум Адамам, описанным в его широко известном эссе «Одинокий верующий человек».
Чтобы описать переживание галута величественным человеком, Рав обращается к образу престарелого царя Шломо из книги «Когэлет». Этот человек, чье величие не имеет равных себе в своем поколении, - бездомен он:
«Нет ему покоя, скука и пустота угнетают его в не удовлетворимой устремленности к недостижимому и неограниченному. Всегда он движим неутолимой страстью захватывать и властвовать сверх границ, установленных для него Творцом. Какова бы ни была его очередная цель, ее достижение не приносит ему счастья, и дом его, как бы он ни был богат, все равно кажется ему слишком скромным. И потому он снова и снова выходит вовне, на просторы страны, мира, вселенной - в неизвестность. Он ищет новое – и каждый раз, достигая его, опять испытывает чувство утерянных иллюзий. Творческое воображение человека не имеет границ. То, что называется словом «цивилизация» - это выражение отсутствия человеческого дома, отсутствия покоя.
Почему человек не знает покоя? За чем он бежит, чего он ищет? Ган-эден ищет он.
Где он, Ган-Эден? В Б-ге он.
Отсутствие покоя, - знает ли человек о том или нет, - это его стремление к Источнику. Как птица стремится вернуться в гнездо, так человек устремлен к Превечному. Человек устремлен к Б-гу и тогда, когда он, движимый непомерной гордыней, пытается бежать от Него, и даже когда восстает он, самонадеянный человек, против Его власти».
Маленький человек переживает свое отчуждение,то есть галут, как уязвимое существо. Человек открыт всем перепетиям внешней среды, холодной и равнодушной. Чувство уязвимости и незащищенности – это чувство бездомного человека. Не только человек, но и животное не защищено перед болезнью и смертью. Но, в отличие от не обладающего самосознанием животного, человек осознает себя и свое отношение к внешнему миру. Чувство уязвимости возникает именно в связи с его способностью осознавать время и смотреть вперед навстречу будущему. Мы часто говорим о стремлении обрести уверенность и безопасность. Но полная безопасность недостижима – прежде всего потому, что само сознание человека неотделимо от чувства отсутствия безопасности.
Мы читаем в молитве, перед тем как уснуть: «Вот ложе Шломо! Шестьдесят доблестных воинов вокруг него из богатырей Исраэля. Все они владеют мечом, опытны в бою, у каждого меч на бедре его от страха ночного». Кто боится ночного страха? Всемогущий царь Шломо? Но если он боится – то что говорить о гораздо менее защищенных, чем он? Боящийся ночного страха царь Шломо – это и современный человек, просвещенный и технологически оснащенный, проникающий в глубины моря и посылающий спутники на Луну. Почему он, этот современный царь Шломо, боится ночного страха? Вокруг него – богатыри, опытны в бою они, но он боится все равно. Никакие воины не могут защитить ни древнего, ни современного царя Шломо. Они доблестны и владеют мечом, и все равно он беззащитен. Ночной страх царя Шломо существует и у современного человека, посылающего спутники на луну. Что делает человек, мучимый ночным страхом? Он молится.
Бездомный человек заповедан молиться, - пишет р. Соловейчик. «В невзгодах твоих, когда постигнут тебя все эти предсказания....возвратишься ты к Б-гу, Всесильному твоему...» (Дварим 4, 30). Что печалит его, человека? Изгнанничество печалит его. Маленький бездомный человек нуждается в молитве потому что он боится - он боится из-за своей уязвимости и незащищенности. Величественный человек, в действительности бездомный тоже, думает, что просит в своей молитве об иной сфере деятельности или о дополнительном миллионе долларов. Но в действительности и он ищет Всевышнего. Как можно найти Его? Только на пути молитвы. Бездомный просит себе дом, Б-га он просит, и только в молитве находит Его...
*
И здесь я снова позволяю себе вмешаться в последовательность рассуждений р. Соловейчика, вернувшись к сопоставлению его концепции с современными западными подходами в политической мысли и осуществляющими их моделями политической практики. Говоря об интерпретации Равом понятия «Кнэсет Исраэль», мы коснулись темы левого и правого тоталитаризма. Мотив «ночного страха», испытываемого, согласно р. Соловейчику, не только древним, но и современным, казалось бы уверенным в себе человеком, отсылает нас к теме индивидуалистического либерализма, представляемого нередко как единственная антитеза тоталитарности.
Мы уже говорили о том, что с позиций абстрактно-рационалистического подхода в западной политической мысли, индивид и человеческая целостность взаимно отделены и противопоставлены друг другу как несовместимые полюса магнита. Эта поляризация ставит тех, кто мыслит и действует внутри рассматриваемой интеллектуальной традиции, перед необходимостью выбора одного из двух полюсов. Не удивительно, что предпочтение полюса коллективности нередко оборачивается тоталитаризмом, в то время как акцент на индивидуализм в ущерб человеческой целостности выражает себя как либерализм. При всей кажущейся противоположности как левого, так и правого тоталитаризма таким образом понятому либерализму, - с точки зрения общего для них базиса поляризации индивидуального и коллективного, различие между ними оказывается, по существу, мнимым. Вовсе не случайно поэтому, что неоднократно предпринимавшиеся в западно-европейской истории нового времени попытки конструирования либерально-рационалистических альтернатив тоталитаризму, почти никогда не увенчивались полным успехом. Ставка на полную и абсолютную индивидуальную свободу человека, не нуждающегося в социальном и (или) национальном, снова и снова завершалась «бегством от свободы» (Эрих Фромм) в поглощающее индивида, и тем снимающее с него тяжкий груз ответственности «Мы» – будь то тотальная коллективность социального (левый тоталитаризм) или националистического и корпоративного (правый тоталитаризм) свойства.
Бегство от свободы одинокого индивида, у которого отобрали его общность, его молельный дом и его Б-га – это другой, альтернативный молитве способ преодоления ночного страха и, соответственно, другой путь обретения дома, призванного заменить тот, которого уже нет. Новым домом, однако, оказывается в этом случае не разрывающий узы одиночества и рабства диалог с Всевечным в бейт ха-кнэсете, а впадение в гораздо более страшное, чем прежде, рабство. Оно страшно потому, что на этот раз уже не осознается как таковое. Оно не осознается как таковое потому, что индивид, проглатываемый безличной и немой коллективностью, полностью теряет в ней свое Я.
Однако либеральный подход, сформированный на базе абстрактно-рационалистической традиции, не является единственным из существующих в современной западной мысли. В ее рамках были осуществлены попытки разработки довольно продуктивных антитоталитарных концепций, к числу которых следует отнести, в первую очередь, уже упоминавшийся нами консерватизм школы Эдмунда Бьерка и классический либерализм 19 века в духе Токвилля, Констана, Гизо. Весьма существенно то обстоятельство, что немалая роль в создании этих концепций принадлежит если не прямому, то косвенному и опосредованному влиянию иудаизма.
Молитва как дом и дом молитвы
Говоря о переживании еврейским человеком молитвы как обретения потерянного дома, Р. Соловейчик описывает картины из своего детства, проведенного в хабадском городке с синагогой, называвшейся «Альте хасидише шул». Простые евреи, возвращавшиеся к встрече Святой Субботы из окрестных деревень, где они тяжко трудились, нередко терпя обиды и унижения от местных крестьян, входили в бейт ха-кнэсет, когда еще не высохшие после миквэ капли воды стекали с их пейс и бород. И прямо от дверей начинали они петь слова псалмопевца, и тотчас светлели их лица, загорались счастьем глаза. Песнь благодарения Всевечному пели они. За что? За освобождение от порабощенности, за свободу. За то, что вернулись они домой. Хотя и знали они, что по окончании субботы снова придется возвращаться в постылые деревни, это не мешало их великой радости. В молитве была их радость. В ней переживали они спасение и избавление. Молиться – означает забыть ужас действительности, забыть ночной страх. Молиться – означает вернуться домой.
Почему же не возносить молитву в поле, на берегу реки, в горах, в лесу? Ведь Б-г – везде Он. Почему же Галаха требует, чтобы был специальный дом, предназначенный для молитвы? И в сущности, совсем не важно – какой это дом, почти дворец или скромнейший барак. Важно – предназначение его, а не то, как он выглядит внешне. Известно, что евреи в прошлом никогда не утруждали себя проблемами архитектуры своих молельных домов, - напоминает р. Соловейчик. Этому никогда не придавалось значения. Этим не занимается Галаха. Согласно Галахе, важно не материальное строение как таковое, а то, что совершается в нем. Соединение здания и того, что в нем происходит, физической конструкции с духовным смыслом происходящего внутри нее – превращает дом в «маон». Маон - дом бездомного человека, и в то же время дом Всевечного: «Прибежище – Б-г древний...» (Дварим 33, 27).
Царь Шломо спрашивает: «Но воистину, разве будет Б-г жить на земле? Ведь небо и небеса небес не могут вместить Тебя, тем менее этот дом, который я построил» (Мелахим 1 8, 27). Каков ответ на этот вопрос? Святой Храм – это прибежище не для Всевечного, а для человека. Это место, где человек сможет встретить Б-га.
Б-г не нуждается в доме. Он предстает как лишенный дома ,чтобы побудить человека построить себе дом для встречи с Ним. Дом для человека. Он нужен для бездомного человека, не для бездомного Б-га. То, что человек называет Домом Б-га – в действительности дом самого человека. Тот, который он потерял и нашел. Шехина Всевечного спускается в этот человеческий дом чтобы в нем осуществилась встреча человека с Б-гом. В молитве, возносимой человеком в бейт ха-кнэсете, происходит встреча.
Царь Шломо, размышляя над вопросом о Святом Храме, говорит, что особенно нужна молитва тем, кто более всех других бездомны. Кто же бездомен более других? Тот, кто потерял даже друга своего: «Когда согрешит человек перед ближним своим» (Мелахим 1 8, 31). Два друга поссорились. Двое отдаляются друг от друга все больше, и превращаются во врагов. Друзья, - двое, потерявшие свою дружбу, самое дорогое, что было у них – стали врагами. Это значит, что оба теперь бездомны. Тот, кто теряет друга – отнят у него его дом. Этот потерявший дом свой – пусть поднимется он в Иерусалим, в дом молитвы: «...и придет он (для) клятвы пред жертвенник Твой в этот дом» (Там же). Дом его потерян – и замена должна быть найдена.
Это верно не только для индивидов, но и для общины, и для целой нации, тоже оказывающейся бездомной и одинокой: «...и когда они обратятся к Тебе и прославят имя Твое, и будут просить и умолять Тебя в этом доме...» (Мелахим 1 8, 33). Они вернутся и обретут свой дом. Где? В доме молитвы.
И подытоживает сказанное р. Соловейчик:
Человек, - индивид ли это или целая община, - бездомен он вследствие своей уязвимости. Ночным страхом мучим он. Он нуждается в доме, который защитит его: «...и прострет руки свои к дому сему» (Мелахим 1 8, 38).
В этом суть идеи бейт ха-кнэсета. Не забудем: бейт ха-кнэсет является домом Б-га постольку поскольку он дом человека, молящегося в нем.
Посланничество (шлихут)
Р.Соловейчик обращает внимание на то, что еврейская идея посланничества сущностным образом отличается от близких по звучанию, но весьма далеких по смыслу понятий, принятых вне иудаизма. Посланец (шалиах) как его понимает Галаха – это не доверенное лицо посылающего, не формальный представитель того, кто передает свои полномочия кому-то другому для выполнения определенного поручения. В иудаизме посланничество не сводится к одной лишь формальной передаче полномочий. Еврейская интерпретация этой идеи привносит в нее личностно-экзистенциальный и нередко метафизический смысл. Посланец в еврейской Галахе – это не функционер, формально заменяющий пославшего. Он не только выполняет его задание – но воплощает его личность. Он не действует за него – но всегда остается с ним. Посланец, - изменяющееся Я, - переносит чудесную метаморфозу, обретая черты личности пославшего: точнее, не «пославшего», в глагольной форме прошедшем времени, как оставшегося за пределами актуальной деятельности посланца, но «посылающего», остающегося соединенным с ним в каждый данный момент настоящего.
Посланец как бы «переодевается» в образ пославшего. Посылающий и посланец сливаются в одну личность. Посланцу в иудаизме не говорят: «У тебя есть право делать то-то и то-то». Ему говорят: «Рука твоя как моя рука, твой рот как мой рот, твоя речь – как речь моя». Снимаются и падают ограды, огораживающие человеческий эгоизм - и узник одиночества, лишенный друзей, зараженный заносчивостью и нарциссизмом, самовлюбленный и нетерпимый к слабостям другого, прорывается из своего темного индивидуалистического гетто к светлым просторам истинной и самоотверженной дружбы, к бытию вместе.
Р.Соловейчик подчеркивает, что посланцем может быть только иудей, один из общины Завета - ибо условием для выполнения посланничества является абсолютная идентификация, невозможная между представителями разных религиозных общин. Если судьбы разные, если нет общей исторической памяти, если не существует взаимопонимания, симпатии и заботы – посланничество не может быть осуществлено. Галаха связывает посланничество с требованием взаимопонимания и эмоционального сопереживания, вытекающего из общности судьбы и истории. Это значит, подытоживает р. Соловейчик, что посланничество - это в сути своей нравственная деятельность, питающаяся милосердием и готовностью к самоотдаче.
Архетип посланничества представлен в акте Храмового жертвоприношения. Талмуд говорит, что жертва не может быть принесена в отсутствии жертвующего. И в то же время, то же самое правило разрешает принесение жертвы без физического, телесного присутствия ее хозяина. Как же совмещаются эти два утверждения, столь противоречащие друг другу на первый взгляд? Посланец, приносящий жертву от имени посылающего – он тот, кто совмещает их в себе. Телесно хозяин приносимой жертвы действительно отсутствует в акте жертвоприношения. Но личность его безусловно присутствует здесь. Она воплощена в посланце.
Посланец как формальное доверенное лицо не мог бы представлять пославшего перед Превечным, в доме Б-га, в момент вознесения жертвы Святому Благословен Он. Но именно потому, что он не формальное доверенное лицо, а тот, кто душевно слился с посылающим, кто несет в себе его личность, кто вопллощает в себе его Я – он, посланец, в экзистенциальном смысле занимающий место посылающего, может представлять его перед Всевышним в ритуале Храмового жертвоприношения.
Библейский пророк – посланец Б-га он. Превечный посылает его. Пророки называются ангелами: «и послал ангела, и вывел нас из Египта». Тот, кто назван здесь ангелом – это Моше. Но Святой Благословен Он, не только посылает пророка и вкладывает в его уста весть. Он не оставляет его в одиночестве. Он сопровождает его везде и идет с ним его путями.
В связи со сказанным выше р. Соловейчик напоминает другое место в Торе. Моше сетует: «...кто я, чтобы мне идти к Паро и чтобы я вывел сынов Исраэйлевых из Египта?» (Шмот 3, 11). И Всевышний отвечает ему тремя таинственными словами: «...ведь Я буду с тобою» (там же 3, 12). Р.Соловейчик раскрывает смысл этих Б-жественных слов, сказанных Всевышним своему посланцу Моше : Я слышал тебя, Моше. Посланничество, которое Я возлагаю на тебя, совершенно особого рода оно. Ты не идешь как Мой представитель. Ты не идешь вместо Меня. Я остаюсь с Тобой.
Посылающий не оставит посланца. Безмолвно пойдет Он с ним. Он будет нашептывать ему в ухо, Он будет направлять его поступки, Он будет вести его к исполнению предназначения.
Посланничество и молитва
Институт общественной молитвы в бейт ха-кнэсете (молитвы в «цибуре») опирается на идею посланничества.
Что такое «цибур»? На нашем обычном повседневном языке, - пишет р. Соловейчик, - мы отождествляем «цибур» с миньяном, то есть с десятью собравшимися вместе для молитвы евреями. Но если с технической точки зрения, - пишет Рав, - такого рода отождествление представляется довольно естественным, то не так обстоит дело с точки зрения философской, и тем более с точки зрения Галахи. Для разъяснения этого вопроса р. Соловейчик снова обращается к теме Храмового служения, в данном случае – к мотиву «общественной жертвы». Каков смысл «цибура» в контексте жертвоприношения?
Три постоянные молитвы – вечерняя, утренняя и полуденная – связаны, как известно, с принесением общественных жертв в период существования Храма. С точки зрения галахической семантики, «цибур» в контексте принесения этих жертв тождественен понятию «община Израиля» - иначе говоря, это понятие относится ко всей общине Завета, а не к миньяну как таковому. Если соберутся десятеро и принесут жертву, то это будет «совместная», а не общественная жертва, не жертва «цибура» - поскольку «цибур» означает по Галахе только всю общину Завета.
Поэтому и в более общем, а не только отнесенном непосредственно к жертвоприношению смысле, в словах «цибур» и «молитва в цибуре» имеются в виду не только непосредственные участники миньяна и их конкретная молитва – но вся община Израиля как целое. Целое в его самом полном и самом абсолютном смысле. Целое в том смысле, что никто, ни один еврей, не может отсутствовать в нем. Целое в том смысле, что оно включает в себя всех евреев, которые были, есть и будут во все времена. Их всех представляют эти всего лишь десятеро евреев - молящийся в бейт ха-кнэсете миньян.
Такое возможно потому, что миньян, молящийся в бейт ха-кнэсете, является в этот момент посланцем всей общины Завета как единого целого, посланцем кнэсет Исраэль. Но они, эти десятеро, не только «представители» целого – в момент своей молитвы в бейт ха-кнэсете они сами и есть это целое, вся община Израиля. Странным мистическим образом воплощают они – и не в воображаемом, как картина или актер, а в самом непосредственном, бытийственном, экзистенциальном смысле – всю целостность Израиля. Иными словами, когда десятеро евреев возносят молитву в еврейской синагоге – с ними вместе молится весь кнэсет Исраэль. Точнее, в этот момент их совместной молитвы они сами и есть – кнэсет Исраэль.
И здесь важно напомнить сказанное р. Соловейчиком о том, что означает понятие «кнэсет Исраэль». С одной стороны, есть кнэсет Исраэль открытый и явный, включающий всех евреев, живущих в данный момент. Но с другой стороны, согласно Рамбану и другим мудрецам тайного учения, есть кнэсет Исраэль непостижимый и таинственный, сокрытый от человеческих глаз. Этот последний не является только лишь совокупностью всего наличного еврейского населения в определенном месте или во всем мире в некий определенный период времени, но есть отдельная мистическая личность, живая индивидуальность - «Я», наделенное собственным самосознанием. Этот кнэсет Исраэль включает всех евреев, которые когда-либо были, есть и будут. Именно они, все евреи всех времен, молятся в каждом бейт ха-кнэсете с каждым миньяном, с каждыми десятью евреями, возносящими молитву к Превечному. Сокрытый, мистический, вечный и неистребимый кнэсет Исраэль, охватывющий прошлое, настоящее и будущее, молится в каждом миньяне детей Израиля, живущих здесь и сейчас.
«Цибур» во время его молитвы в бейт ха-кнэсете, - пишет Рав, - это кнэсет Исраэль в миниатюре. Будучи посланцем (шалиахом) последнего, он тем самым является им самим. Это не постижимо для рационально-логического анализа, укоренного в западном классическом рационализме, оперирующем абстракциями и опирающемся на них. Галахическая идея посланничества, без которой невозможно постичь характер связи между молящимся в бейт ха-кнэсете миньяном и кнэсет Исраэль, не может быть охвачена этим типом мышления, поскольку она восходит к сфере трансцендентального и мистического. Только в свете этого восхождения можно воспринять возможность того неоспоримого, логически не доказуемого и в то же время не нуждающегося ни в каких логических доказательствах факта, что в собравшейся для «обычной» молитвы в «обычной» синагоге общине десяти «обычных» евреев присутствует кнэсет Исраэль - невидимый и вечный, охватывающий все поколения, нерастворимый и неистребимый, существующий извечно и навсегда.
*
В одной из своих работ р. Соловейчик пишет, что ненависть антисемитов может, в определенном смысле, явиться для самих евреев индикатором того, что является наиболее сущностным в них самих. Удивительным и странным образом антисемиты схватывают в этой своей иррациональной ненависти то главное, о чем порою забывают, или не знают о себе, даже сами евреи. И значит, по тому, что более всего ненавидят в нас антисемиты, мы можем судить, - пишет Рав,- о том, что является важным в нас и для нас самих.
Объяснения и аргументы, выдвигаемые иудео-ненавистниками, могут быть примитивными и нелепыми или, наоборот, чрезвычайно глубокомысленными и интеллектуально изощренными – но в любом случае за той или иной аргументацией всегда оказывается скрытым иррациональное зерно, как правило не осознаваемое в качестве такового самими антисемитами. Именно на этом иррациональном уровне ухватывается ненавистниками евреев то самое «важное», «главное» и «сущностное» в нас и для нас, о чем пишет р. Соловейчик.
Пытаясь осмыслить связь между этими словами Рава и концепцией идеи бейт ха-кнэсета, излагаемой им в рассматриваемой нами статье, я рискну продолжить ход его рассуждений, высказав предположение о существовании корреляции между еврейской стороной рационально-логической непостижимости тех глубоких выражений нашего еврейского бытия и нашей еврейской сущности, которые восходят к сфере трансцендентального и мистического ( кнэсет Исраэль, посланничество и общественная молитва в бейт ха-кнэсете в обсуждаемой нами статье) – и анти-еврейской стороной иррациональной (то есть представляющей прямую антитезу рационально-логическому уровню постижения) ненависти, концентрирующейся, в сущности, на тех же глубоких выражениях нашего еврейского бытия и нашей еврейской сущности.
Известная по исторической практике ненависть антисемитов к еврейскому бейт ха-кнэсету может быть рассмотрена, как нам представляется, - если исходить из концепции, изложененой в рассматриваемой нами статье р. Соловейчика, - в понятиях такого рода корреляции. В мельком упомянутой здесь второй статье Рава он иллюстрирует сказанное им о концентрации ненависти антисемитов на наиболее сущностных выражениях еврейского национального бытия, приведя в качестве наиболее очевидного примера никогда не прекращавшиеся попытки первых отрицать связь народа Израиля с Эрец Исраэль, Иерусалимом и Храмовой Горой. Вряд ли нужно добавить к сказанному, что и эта связь выходит за рамки только лишь рационально-логически доказумой, и является по своему существу матафизической, восходя к сфере мистического и трансцендентального. Иными словами, корреляция, о которой сказано выше, очевидным образом присутствует и здесь.
Заключение
Наше изложение концепции р. Соловейчика было начато с постановки вопроса о смысле различия между словоупотреблениями «дом народа» и «бейт ха-кнэсет». Теперь мы, кажется, получили ответ на этот отнюдь не простой вопрос. Бейт ха-кнэсет – не просто дом, говорит Рав. Это мишкан той таинственной и мистической, невидимой и бесконечной сущности, какою является кнэсет Исраэль. Это не дом одного поколения евреев, а обиталище всех поколений - включая всех до единого евреев, которые составляли, составляют и будут составлять их. Молитва лишь одного поколения недостаточна. Молитва должна произноситься вместе со всей общиной Завета, находящейся в Бейт ха-кнэсете вместе с молящимся в нем миньяном. Здесь, во время скромной молитвы десятерых евреев, творится великое таинство встречи кнэсет Исраэль с Б-гом.
Бейт ха-кнэсет - не просто дом: будучи домом молитвы в миньяне он оказывается маоном, где встречаются «сжавший себя» для того чтобы «вместиться» в нем Превечный – и сжавший себя до миньяна десятерых молящихся евреев кнэсет Исраэль. Здесь встречаются Б-г и Его народ. Здесь, в молитве, возносимой к Превечному, встречаются все поколения этого народа. Здесь встречаются прошлое, которое именно потому не прошло, будущее, которое именно поэтому уже есть – и мы, выражающие параметр настощего, десятеро евреев миньяна, молящегося в Бейт ха-кнэсете. Мы, эти десятеро, связываем и оживляем своей молитвой, возносимой к Всевышнему, прошлое, будущее и настоящее. Мы оживляем и присоединяем к себе в этой молитве всех до единого евреев, что были до нас, и всех тех, которые будут. Это оказывается возможным потому, что с нами вместе в Бейт ха-кнэсете находится сам Всевышний. Потому что – это не только дом народа, и не только мишкан общины завета – но Маон самого Святого Благословен Он, Встречающего здесь кнэсет Исраэль.