Прочитал я, господа, ваше письмо в защиту прозаика Михаила Федотова в газете «Новости недели» и преисполнился гордости: живы, живы еще в писательском мире старая добрая корпоративность, готовность к немедленному и решительному отпору, когда один из клана становится жертвой разнузданных журналистов, порочащих доброе имя не угодившего им чем-то человека. Среди подписавших это обращение – прозаики и поэты, старожилы и новые репатрианты, бывший и нынешний председатели Союза русскоязычных писателей Израиля – люди в большинстве
своем талантливые и глубоко порядочные, из тех, кто первыми
встает на защиту слабого и обиженного.
Что же произошло? В газете «Новости недели» прозаик М. Федотов, по оценке авторов письма, «допустил бестактные личные выпады в адрес Натана Щаранского»: заявил, что тот «легко сидел». Сказать такое о человеке, который провел в тюрьме девять с половиной лет, в том числе более четырехсот суток – в карцере, может только либо беспардонный лжец, либо прозаик, использующий для большей художественной выразительности стилистическую фигуру под названием «летота» (или «обратная гипербола»). В редакционной колонке газеты «Время» второй вариант категорически отвергался, поскольку, как можно понять
из ее текста, анонимный журналист вообще не считает М.
Федотова серьезным писателем.
Вот тут-то и появилось подписанное вами письмо. В нем, среди прочего, сказано: «Мы считаем, что вне компетенции какой бы то ни было газеты в рамках анонимной публицистической статьи оценивать чье-либо творчество и определять степень значимости писателя. Такую полемику может вести только специалист, высказывающий частное мнение в рамках профессионального издания». Надеюсь, коллеги, что я удовлетворяю вашим требованиям: подписываю отклик собственным именем; у меня
многолетний стаж литературной работы (в том числе
редактирования и рецензирования художественных текстов);
мнение мое – сугубо частное; газета «Время» представляется мне вполне профессиональным изданием.
Так вот: в отличие от журналиста газеты «Время», я считаю М. Федотова очень интересным прозаиком. Интересен он прежде всего жанром, в котором работает. Жанр этот именуется «донос». Пишет М. Федотов, как акын, о том, что видит вокруг себя: о бездарных литераторах, скучных алкоголиках, ворах и жуликах, вызывающих омерзение раввинах и т.д., и т.п. Особенность его творческого метода такова, что все персонажи легко узнаваемы: часть героев попросту наделены именами реально существующих и известных многим людей; в ряде случаев фамилия приводится в сокращении или незначительно меняется, становясь «говорящей»; то тут, то там вводятся определенные реалии, чтобы читателю не пришлось долго гадать, с каким человеком или какой организацией сводит счеты автор.
Русскоязычные прозаики-мизантропы водились в наших краях и раньше – Изя Шамир, скажем, или Юрий Милославский. Писатели эти ненавидели не только своих соотечественников, которым крепко доставалось от них на орехи, но и весь Израиль в целом (исключение делалось для арабов) и, конечно же, иудаизм. Оба, слава Богу, уехали из страны, и эстафетная палочка оказалась в руках М. Федотова. Вот как он пишет, например, о наступлении субботы: «Иерусалим ушел на покой жрать кашерную курицу».
В женском журнале «Портрет» на М. Федотова, судя по всему, возложена ответственность за духовную абсорбцию новых репатрианток. Вот как рассказывает он о царице Эстер и Мордехае: «Ох уж эта практика выходить замуж за гойских царей! Я еще надеюсь, что у них не было детей, а то – это безумная головная боль для нынешнего министра внутренних дел Израиля, а министр и так под следствием за крупные финансовые хищения... Служанки и евнухи сообщили Эстер, что ее кузен плачет голый во вретище возле царских ворот...»
Но, может быть, творчество М. Федотова, при всех издержках выбранного им жанра, – явление в изящной словесности?
Вот характерные образцы его прозы:
«Но должен быть какой-то уравновешивающий эти бровки боковой эффект. Типа – нет жопы».
«Мне пришлось встать, подойти к двери и сказать в трусах, чтобы приходили в десять».
«У него на первом этаже из тюрьмы вернулся хозяин, и из-за этого нет воды».
«Это последний день платить банковскую ссуду, и денег никаких не осталось, даже минус».
«Мне ничего больше не пришло в голову делать...»
И это – урожай, собранный только с двух страниц (восьмой и десятой) «Иерусалимских хроник»! Мало? Вот вам пассаж из рассказа «Кфар-Шамма» («22», №77): «Четверо молодых человека охраны».
Да вся проза Федотова написана таким, с позволения сказать, языком! Вы-то сами ее читали, господа?
Благословенные волны репатриации вынесли на наш берег и людей, мягко говоря, случайных в Израиле: скрытых и явных миссионеров, воинствующих атеистов, сторонников палестинского государства, вульгарных юдофобов, еврейских смердяковых, а также глумливых литераторов, работающих в жанре доноса. Эти последние вольны, конечно, писать и публиковать любую мерзость, но стоит ли защищать человеконенавистников, когда их, зарвавшихся, щелкают по носу?
Но самое пикантное в этой ситуации, учитывая повышенный интерес доносчика к своим собратьям по перу, то, что заступаются за него его же потенциальные жертвы...