В рассказе «Муграби», открывающем вторую книгу Эли Люксембурга «Прогулка в Раму», есть любопытная фраза, являющаяся, на мой взгляд, ключом к пониманию всего творчества этого интереснейшего писателя: «К снам своим, надо сказать, я вообще серьезен, внимателен... в душе такие разверзаются бездны, словно прожил тысячу жизней и все их помню».
В темных глубинах человеческого подсознания постоянно прокручивается многосерийный фильм, отражающий потаенную жизнь нашей души. Ночные сновидения – не что иное как отдельные части этого фильма, который, возможно, призван помочь человеку познать самого себя, свою глубинную непреходящую суть.
Большинство из нас, просыпаясь по утрам, мгновенно забывают свои сны, и лишь иногда внезапно какой-то кадр из увиденного всплывет на секунду в памяти – и погаснет вновь, неузнанный и неразгаданный.
Талант Люксембурга – в умении запоминать свои сны и облекать их в художественную форму.
Большая часть «тысячи жизней» Эли Люксембурга прошла в СССР, и неудивительно, что в его сны частенько наведывается прошлое: Средняя Азия, Молдавия, Прибалтика – вехи нашего долгого галутного пути.
В рассказах «Муграби», «Миньян Давида», «Случай на ферме», «Прогулка в Раму» место действия – Израиль. Дневная реальность, зафиксированная цепкой памятью писателя, приходит в его сны, обогащая взрослеющую душу. А душа Люксембурга – иудейская душа, непростая. И толковать ее странные фантазии хватило бы наглости разве только у профессора Карахана, героя повести «Третий Храм» из одноименной первой книги писателя. Галутский еврей Исаак Фудым, объект исследований профессора-психиатра, – человек необычный даже среди обитателей сумасшедшего дома. Фудым вообразил себя архитектором, строителем Третьего Храма. А самое интересное в том, что он-таки этот Храм построил – со всеми переходами и коридорами, с жертвенником и Святая святых – в своей собственной душе. И такова сила писательского убеждения, что уверовал я: Исаак Фудым – единственный нормальный персонаж в повести, Третий Храм воздвигнут и осталось лишь перенести его
в Эрец-Исраэль, на родину.
Все сны Эли Люксембурга, глубоко верующего человека, связаны с его еврейством. «Истинным творчеством занимается один лишь Господь Бог. Наше же творчество состоит в постижении Бога», – пишет он в повести «Зеэв Паз». И прав: Всевышнего нельзя увидеть – слишком ослепителен Его лик, слишком ярок. Лишь изучая собственную душу, отражающую Его свет, еврей может получить представление о Нем, не опасаясь быть испепеленным. И первый симптом, свидетельствующий о восстановлении утерянной связи между еврейской душой и ее Источником, – внезапно возникающая у ассимилированного еврея и уже не дающая ему покоя всю жизнь тяга к Сиону. Эта внезапно вспыхнувшая страсть
объединяет всех героев произведений Люксембурга, и в ярком ее пламени сгорают сантименты к чужой земле, на которой мы
родились, любовь к чужим женщинам – дикое мясо галута,
наросшее на наших костях...
Что снится Эли Люксембургу? Антисемитизм и стукачество гоев (рассказ «Тунеядец»), взаимная ненависть народов, покоренных советским империализмом («Юбилейный матч»), обстановка страха и всеобщей подозрительности среди евреев, решивших подать заявление на выезд («Письма»), попытка с мясом выдрать из сердца старую любовь («Накануне»)...
По ночам герои прозы Люксембурга бредят далеким городом, раскинувшимся на горах Иудеи: «Это и есть Иерусалим, тайный собеседник, с которым беседует он по ночам». И обращается Иерусалим к светским евреям (рассказ «Гуси-гуси»):
«– Жить хотите?
– Да-да-да!
– Так летите!»
И улетают одни, спасая свою душу, а может быть, и жизнь, и погибают другие, у кого не хватило решимости: «Так и сгниет Наум Шац в лютых снегах, будто и не жил на свете белом» («Письмо»).
И взывает старый ребе к своим собратьям в страшные часы ташкентского землетрясения: «Бог... разрушил Кажгарку, чтобы нам не было за что цепляться, чтобы взоры свои мы обратили на Иерусалим... В содомский этот час давайте увидим свое предназначение» («Шамес Кажгарки»).
И переселяются герои Эли Люксембурга в Эрец-Исраэль, и обретенная родина раскрывается перед ними во всем многообразии своих проблем. Вот одна из них, сложная и болезненная: взаимоотношения евреев с арабами. Точную оценку этой проблемы автор вложил в уста одного из своих героев, Зеэва Паза, который постоянно ощущает «близость чужого, враждебного мира, затаившегося в обиде за уходящую родину...»
В последнем сборнике этой теме посвящен рассказ «Муграби». У героя этого рассказа нет сомнений в праве евреев селиться на земле своих предков. В драматическом конфликте столкнулись две силы: начало созидательное, характерное для праотца Ицхака, и разрушительное начало, свойственное бесплодной, как пустыня, душе Ишмаэля. За подтверждением этой мысли автор отсылает героя к Торе, к притче о Ноахе (Ное): «Ворон с разведки пустым прилетел к ковчегу, а голубь – этот масличный листок принес в
клювике... Голубей убивать никому не пройдет даром».
Герои рассказов Люксембурга служат в израильской армии, много и тяжело работают, завязывают знакомства с евреями – выходцами из разных стран мира, представителями разных слоев общества, и прошлое в их снах уступает место настоящему, а порой – и будущему.
Герой рассказа «Миньян Давида», например, который репатриировался, поддавшись уговорам русских баптистов (какие только способы ни избирает Господь, чтобы наставить нас на путь истинный!), видит пророческий сон, обещающий нам неуязвимость в грядущей войне с Россией.
Идеология героев прозы Эли Люксембурга далека от официозного бело-голубого, а на самом деле розового сионизма. Писатель прекрасно понимает, что обретения евреями государственности недостаточно для национального возрождения. Совсем недавно он закончил свой первый роман – «Десятый голод», – который мне посчастливилось прочитать в рукописи, и в нем эта тема – одна из центральных.
Могучая сила Провидения движет миром, и в истории нашего народа писатель пытается угадать направляющую волю Творца.
В рассказе «Прогулка в Раму» Люксембург размышляет над иррациональной природой антисемитизма: «Но немецкие язычники – откуда они взялись? Откуда их лютая ненависть к нам? Что за образ сатанинского потустороннего мира – в наши вдруг дни?» И отвечает на этот вопрос ребе Цви-Гершон: «В немецких язычниках живет Амалек, этим все объясняется». Царь Шауль не послушался
в свое время пророка Шмуэля, велевшего ему уничтожить Амалека, и последствия этого, по версии писателя, ощутили на себе евреи двадцатого века. «Так говорит Агада в подобных случаях: кто милосерден к злодеям, тот оборачивается впоследствии злодеем к милосердным». Не правда ли, кощунственная для гуманистических традиций русской литературы мысль? Но в том-то и дело, что пишущий по-русски Эли Люксембург – еврейский писатель и его
мировоззрение основано не на слюнявой и лживой христианской морали, а на жестокой правде Торы.
Проза Люксембурга богата метафорами, изобилует тонко подмеченными деталями, язык ее сочен, стиль уникален. Если в ранних произведениях писателя чувствуется влияние таких не похожих друг на друга гигантов, как Бабель и Булгаков, то в последних рассказах – а особенно в романе «Десятый голод» – он предстает перед читателем как зрелый и абсолютно самостоятельный мастер.
...Вышел в свет второй сборник рассказов, издана книга в переводе на иврит, закончен и готовится к печати новый роман, а Эли Люксембург, возвратившись из школы, где преподает физкультуру, садится за письменный стол и торопится записать свой очередной сон. О чем он поведает нам с вами? Наверняка снова о главном: о добре и зле, о грехе и наказании за него, о любви и ненависти – а в конечном итоге об одном: о еврейском народе и его Боге.
«И снова встречаются – Шауль со Шмуэлем... и славят Господа, Бога Израилева: благословенно Имя Его вовеки и во веки веков».