Мириям Гурова

Тали и Ицхак

…Мы хороним наших друзей – Талью и Ицхака Имас. На древнем еврейском кладбище Иерусалима, что на Масличной горе, собрались тысячи людей. Все слушают Йегуду Глика. Он вдруг обрывает прощальное слово и плачет навзрыд. Йегуда Глик – директор иерусалимского Института Храма, офицер запаса, большой бородатый мужик. Слезы заливают его очки и текут по мокрой рыжей бороде:

- Авину ше ба-шамаим! – кричит он раненым зверем. - Отец наш небесный! Ну сколько можно горя! Хватит уже боли! Хватит еврейских сирот!

Много лет знаю я Глика – еще со времен, когда он приезжал в СССР преподавать в подпольных семинарах – и никогда я не видела его таким. Глик, сам женатый на вдове погибшего боевого друга, усыновивший сирот – всегда был для нас воплощением стойкости и силы. Такой танахический герой-воин. И вот – плачет от страшного горя, и вместе с ним рыдаем мы все.

Мы не в состоянии удержать потоки слез, хотя крепились изо всех сил. Наша «плотина» стойкости рухнула в тот момент, когда громко, на все кладбище, закричала 19-летняя дочь Имасов - Рут:

- Аба-а-а-а! Има-а-а-а-а! Не уходите! Я не могу без вас жить!..

Она всхлипывает и вдруг говорит уже строго и почти сердито:

- Детей я воспитаю, вы не волнуйтесь. Мы с Даней сохраним нашу семью. И мы никуда из нашего дома не уедем. Папа и мама, я вас люблю.

Даня – старший брат, стоит рядом, не может вымолвить ни слова – только на Кадиш хватило сил. В него вцепились младшие дети Имасов, похожие друг на друга светловолосые Ариэль, Рухама и Одая. Младшего Оз-Давида оставили с соседкой дома – ему еще только 4 годика.

Накануне вечером Имасы возвращались домой в своей видавшей виды белой «Субару» – в самой что ни на есть «поселенческой» машине. Подсадили на свободные места двух симпатичных тремпистов. Неподалеку от Хеврона их стала обгонять арабская машина, из которой внезапно открыли огонь.

У Ицика не было оружия – у него незадолго до того кончилась лицензия, а новую ему не спешили выдавать, так как он числился в полиции правым экстремистом, еще со времен борьбы против позорного изгнания поселенцев из Гуш-Катифа. Так Имас оказался под огнем врага безоружным. А террористы развернулись, подъехали снова и добили раненых выстрелами в упор. Безоружных мирных людей. Авишая Шиндлера 24-х лет, Кохаву Эвен-Хаим 37-и лет. И наших – 47-летнего Ицика и его жену Талью 44-х лет.

…Наташа Рябкова, выпускница престижной Свердловской школы, умница и отличница восемнадцати лет от роду явилась в Москву покорять МГУ. На вступительных экзаменах на философский факультет, в ожидании результатов в густой и нервной толпе абитуриентов, она познакомилась с удивительно добродушным и славным пареньком Вадиком. Он был почти что совсем москвич, из ближнего Подмосковья – на электричке доехать. Они разговорились. Он неожиданно поинтересовался: «Ты пиво любишь?» - «Ужасно люблю!» И они пошли пить пиво. И сразу стало понятно, что вместе им удивительно легко - разговаривать, гулять. Он помог ей сориентироваться в чужом городе – например, знал, где можно хорошо перекусить, а где - отрава. Помог ей раздобыть недостающие книги. Погонял по вопросам и успокоил: «Классно! Ты все знаешь!»

Они вместе легко прошли все вступительные экзамены и вскоре увидели свои имена в списках! И тогда Вадик признался Наташе, что вообще-то готовился к очередному провалу – он ее старше на три года, и его уже не раз «заваливали» на ерунде.

«Почему?» – удивилась она. «Потому что я – еврей. Ты разве не слышала о процентной норме?» - спокойно спросил он.

Она минутку помолчала, подумала. И очень уверенно сказала ему: «Если бы тебя и теперь засыпали, я бы тоже здесь не осталась! Забрала бы документы и уговорила бы тебя поехать к нам в Свердловск. В нашем УрГУ почти совсем нет антисемитизма. У нас там самые лучшие профессора – евреи. Туда бы тебя точно приняли». И Вадик сказал Наташе, что она удивительная, и как здорово, что ей теперь не придется покидать МГУ из-за него.

Все в общежитии сразу привыкли видеть их всегда вдвоем, вместе. Совершенно логично, что вскорости отпраздновали и регистрацию в ЗАГСе. Родился сын, его назвали Даниилом. Наташа разделяла с мужем все увлечения, они вместе посещали диспуты, кружки и диссидентские сходки, читали и распространяли самиздат. Потом сблизились с еврейскими активистами. Занялись изучением иврита. Наташа – опять же совершенно естественно - стала готовиться к гиюру. Много лет спустя я спросила, почему она приняла такое решение, и Наташа объясняла это тем, что «хотела стать Вадику совсем родной». И потом, она же всегда верила в то, что Б-г – это единый Всемирный разум и Властелин Вселенной, непостижимый, но притягательный для ее философской натуры.

В разгаре всех событий выяснилось, что она снова ждет ребенка. А как же рожать в советской больнице, если ты уже соблюдаешь кашрут?! Эта проблема остро волновала всех молодых евреек в их компании. И родилась идея: надо вырастить в собственном коллективе акушерок и рожать дома. Весьма кстати к ним прибился специалист по модному методу «роды в воде». И оказалось, что можно рожать не только в бассейне, но и в ванной. Новые акушерки принялись за дело. Так Наташа родила Рутю. Замечу, что этот «минхаг москвим» («московский обычай») многие семьи их друзей продолжили и в Израиле – рожали дома в ванной, а уж потом ехали с младенцем в больницу – регистрировать. Так они привыкли…

Наташа выбрала себе еврейское имя Талья, а Вадик стал Ицхаком – но все звали его Ицик. Все чаще и чаще они говорили о том, что готовить диплом в МГУ – бесполезная трата времени. Он хотел изучать в йешиве совсем другую философию и страдал на лекциях по марксизму-ленинизму. В конце концов, к ужасу родителей, они просто бросили универ (на пятом курсе!!!) и уехали в Израиль.

Когда Имасы появились в 1991 году в поселении Алон Швут, то выглядели неприлично молодыми родителями двоих детей. Познакомились мы с ними летом, когда все вместе отправились на экскурсию, с ними был пятилетний Даня, при этом крохотная Рутя сидела у своего папы в рюкзаке за спиной. До Советского Союза еще не докатилась мода носить детей в «кенгурушке» спереди, но Ицик прорезал дырки в рюкзаке и дочке было удобно сидеть и болтать босыми ножками. На мой изумленный вопрос, не рановато ли младенца таскать в походы, ведь ей полгодика? – Ицик ответил:

- Да нет, она у нас привычная, мы везде с ней ездим. Она двухмесячной прилетела в Страну на самолете! (Та самая Рут, которой сегодня 19 лет. И которая сегодня так горько плачет…)

Наташа-Талья была так серьезно настроена, носила такие категорически закрытые платья и строго-настрого прятала волосы под платками. Никаких шляпок или беретиков! Не то что мы… У нее были такие глубокие познания в Торе, а также по всем вопросам кашрута и прочим премудростям еврейского домоводства, что вопрос гиюра (ее и детей) решился очень быстро. Мне выпало сопровождать ее в микву и я помню как Талья светилась счастьем. Вскоре мы всем поселением отплясывали на их свадьбе. Хупа была под звездным небом и столы были накрыты прямо на площади перед синагогой. Жили они в колеле - Ицхак учился в йешиве Хар-Эцион. Талья закончила бухгалтерские курсы и устроилась на работу.

Никогда бы Ицик не смог столько времени отдавать любимым исследованиям по еврейской истории, по Гемаре и по галахическим вопросам, если бы у него была другая жена. Ведь сколько олимовских браков распалось по причине безденежья! А Талье все было нипочем. Дети у нее были воспитанные, сытые, одеты чисто, хоть и в не очень новые вещи, а сама она была скромна и ничего для себя не требовала. Нету денег на субботу? – а поехали к нашим! И отправлялись в соседнее поселение к кому-то из друзей. Ицику подвалила работа и дали зарплату? - так позовем кого-нибудь на субботу к себе!

Их открытый дом (не закрывали на ключ никогда) и легкое отношение к быту притягивали многих - совершенные бессеребренники и абсолютные идеалисты. Так же воспитывали и детей.

В нашей немногочисленной «русской» колонии в Алон Швут тогда оказалось около 20 семей, и все были удивительно интересные люди. Достаточно назвать принимавших нас там ватиков: Зеев и Малка Вудка, Менахем Гордин. Тали и Барух Берманы – Боря создал русское отделении йешивы и преподавал там. В Алон Швуте жили Юлий и Таня Эдельштейны, Зеев и Ципи Гейзель, Мордехай и Илана Липкины. С нами почти одновременно приехали братья Ашер и Элиэзер Эльперы, Реувен Кипервассер, Миша и Лена Рыжики, Шломо и Шломит Нээманы, Зеев Элькин и Рина Заславская, Гена (Гидон) Дубинский, Ицик Фишлевич с семьями... И даже в таком замечательном обществе Имасы выделялись особенным, тихим и ладным спокойствием. Ни разу они ни с кем не поссорились, ни разу никто на них не обиделся. Вот помочь в трудную минуту – это они всегда. А несчастья потрясли общину довольно скоро. Первым погиб Боря Берман, потом хоронили Мотика Липкина… Мы все быстро поняли, что прекрасная Эрец Исраэль и реальное государство, в котором пришли к власти левые и затеяли «ословый мирный процесс», – вовсе не одно и то же. Поняли, что нам предстоит нелегкая работа – поиск своего пути в этом конфликте.

Как говорил про аристократический Алон Швут еще Мотя Липкин: «нам тут стало слишком буржуазно». Имасы одними из первых уехали, выбрав маленькое поселение Бейт-Хагай на Хевронском нагорье. Ицик учился в разных йешивах – все искал ответы на сложные вопросы. Перебивался временными подработками – то охранником, то садовником, то экскурсоводом (в амуте «Место встречи», например).

Однажды – мы уже переехали в Нокдим – он попросился на временный постой к моей свекрови, потому что устроился на раскопки к американскому профессору-археологу, работавшему в то лето на Иродионе. Они вместе с этим профессором откопали там чего-то жутко ценное. Ицик получил хорошую зарплату – и опять мог на год погрузиться в свои исследования. «Ему бы получить раввинскую смиху поскорее, - думалось мне. - Ему бы пошло!»

Недавно Ицик в соавторстве с раввином Гедалией Гинзбургом издал книгу – перевод средневекового трактата каббалиста Авраама Порталеоне. Презентацию этого издания провел лауреат Нобелевской премии профессор И.Ауман. Книга эта – настоящее открытие для современной аудитории.

Потрясало в Ицике то, что он на полном серьезе задавал авторитетным раввинам какие-то совсем детские вопросы. Например: почему нельзя подниматься на Храмовую гору? Трудные законы? Галаха? Полиция не разрешает? Так надо организовать изучение Галахи, подготовиться по всем правилам – и пробивать разрешение в полиции. Очень просто!

И ведь он добился – и разрешения полиции, и курсов для изучения этих действительно непростых Законов – как подниматься, когда, куда можно ступать, а куда нельзя, в какой обуви и одежде… и прочая. И – начал Восхождения на Храмовую гору.

Я хорошо помню, что в одной из первых групп, еще нерегулярных, с ним поднимался мой муж Аарон (Аркаша). Помню, тогда Аркаша вернулся домой и у него горели глаза: «Ты не представляешь себе! Там сто-о-олько места! Там может молиться 10 тысяч! В следующий раз ты тоже готовься – поднимутся и женщины – на эзрат нашим можно»… Аркашу вскоре застрелили арабы, я так и не успела с ним подняться на Храмовую гору…

А Имас продолжал водить туда людей раз в неделю – и так семь лет. Миша Польский назвал его Сталкером Храмовой горы.

Мы виделись все реже и реже – дети, заботы. Помню, как Талья позвонила мне и спросила: нет ли среди моих учениц из «Махона Меира» подходящей невесты для ее Дани. Я опешила: «да ведь ему всего 18 лет, зачем так рано?» - А она ответила: «Его надо женить, чтобы он был счастливым, не думал о глупостях и спокойно изучал Тору.» Она таки нашла Дане очень милую жену, и даже успела стать бабушкой… Почему она так торопилась?.. Что это было - как будто предчувствие какое?..

Совсем недавно, 7 июля, Талья написала мне. Просто так: прочла в Интернете мой рассказ о театральной юности и откликнулась. Вот фрагмент из этого письма:

«Подумалось - наши жизни протекали в Свердловске совершенно параллельно во времени и пространстве и совершенно не пересекались. Я ведь там была где-то рядом, но в другом мире… Я оставила Свердловск в 1985 - и уже навсегда. ("В Москву, в Москву...!") Впрочем, смутно помню, что был такой тетральный факультет в Консерватории (я в школьные годы ходила в Консерваторию учить итальянский язык - были у меня такие порывы), а потом открылся Театральный институт... Вот видишь, по твоей “вине” - какое-то легкое касание ностальгии…»

Я ей ответила, что ты мол младше, вот в чем дело. Училась в той же девятой школе, но кто же в девятом классе обращает внимание на какую-то пятиклашку! Жила на соседней улице, и ходила на уроки к моей любимой «итальянке» М.В.Дворкиной. И оказывается, Наташина мама и мой папа учились в параллельных классах. Но мы встретились только здесь. И я написала ей: «Спасибо, что сделала мне по жизни подарок! Это ведь ты познакомила меня с Аней Антопольской – моей самой лучшей подругой.»

И сейчас, когда Тальи не стало, я все думаю: почему мы так редко видимся с друзьями? Почему нам все некогда? Куда мы бежим? Разве не лучше делать как Имасы, - остановиться и сказать: а поехали в гости к нашим!

И еще меня не покидает мысль о загадочной судьбе Тальи. Ведь для чего-то было же нужно, чтобы она встретила своего суженого в первый свой день в Москве. Ведь для чего-то в семье чисто-русских интеллигентов на далеком Урале родилась девочка с совершенно еврейской душой. Со светом бескорыстной веры в глазах. С трепетным интуитивным знанием, что есть Добро и Правда. С полным отсутствием амбиций и скромным желанием всего лишь служить своему мужу-мудрецу. С готовностью отдать всю себя детям, рожденным от него. Просто быть женой и мамой. Просто любить.

Ицику легко было быть праведником.

Рядом с нею, настоящей праведницей.

Чего это стоило ей – мы уже теперь никогда не узнаем.

Не могу поверить в ее смерть. Рут и Рухама, да и мальчики очень на нее похожи. Слезы наши высохнут. Талья будет жить в ее детях. Детях семьи Имас. Она будет «где-то рядом, но в другом мире».

И теперь со склона Масличной горы Талья и Ицхак постоянно – и как всегда вместе – будут видеть Храмовую гору. И никакая полиция им теперь не указ.

Я верю, что пролитая кровь Имасов еще отольется нашим врагам: черные прокаженные души убийц сгниют заживо, пожираемые собственной ненавистью.

От рыдающего Иегуды Глика мы услышали то, о чем не сообщалось в новостях: когда расстрелянных Имасов нашли на дороге подъехавшие соседи, они увидели, что Ицхак и Талья, уже мертвые, крепко сжимали друг друга в объятиях. Их лица были обращены тоже друг к другу. Кажется, они до последнего вздоха пытались удержать свою любовь.

Нокдим, 3 сентября 2010 г.

Фото Д.Рабкина

"Вести", 09.2010

Тали Имас Воспоминания о Гуш Катифе

Тали Имас Благословен, восстанавливающий границы…

Тали Имас Юридический Форум