О негодяях

Опубликовано в «Новом Русском Слове» 30 августа 1956 г.

Напечатано в «Несобранном», 1975: стр.268-274. Здесь ошибочно указан 1952 г. в качестве даты написания статьи, тогда как в статье говорится  о хрущевских признаниях и обвинениях и об оттепели.

1

За семь лет пребывания в лагерях и ссылке Советского Союза я не встречал открытых негодяев. Здесь надо сделать маленькое отступление. Слово «негодяй» – неприятное, бранное слово, но не могло бы быть таковым, если бы не имело какого-то буквального, предметного смысла. Трудно определить разницу между «негодяем», «мерзавцем» и «подлецом», – это не научные термины, хотя и есть оттенок в значении, определяющий, почему в отдельном случае мы предпочитаем то, а не иное определение. Сталин был злодеем. Гоголевский Чичиков – мелкий мошенник. Злодей внушает ужас, мошенник может быть персонажем забавным и комическим. Негодяи же, мерзавцы и подлецы занимают середину между злодеями и мошенниками. Злодей – деятель исторического масштаба, мошенник – бытовая фигура, негодяи внушают негодование вплоть до ненависти, мерзавцы – презрение и отвращение, подлецы – озлобленную непримиримость. Но, в конце концов, не так уж часто приходится нам встречаться в жизни с людьми, оскорбляющими наше моральное чувство до такой степени, что мы готовы видеть в них позор и поношение рода человеческого.

За годы пребывания в советской глуши я не встречал негодяев. Я имел дело с простодушными дикарями, наивными и темными людьми, опас­ными как слепые размахивающие головнями, с людьми, по отношению к которым у меня всегда чувство собственного превосходства и, временами, нечто близкое к жалости. Я не мог негодовать на них. Допрашивавшие меня следователи .были безграмотными пареньками, выдрессированными орудиями режима. Один из представителей власти так долго мучился с составлением официальной бумаги, что я взял у него перо из рук и помог ему написать несколько фраз. В лагере начальствующие лица выглядели карикатурно и жалко. Начальник лагпункта Абраменко висел в моем присутствии четверть часа на те­лефоне, умоляя кого-то раздобыть ему кило помидоров. Очевидны были их нужда, матери­альная и интеллектуальная. Все они казались мне жертвами чудовищного режима. Понятно, не в них был корень зла. Они бы не могли сами выдумать ни Ленина, ни Сталина, ни тех лагерей, к которым были приставлены. Наоборот, Ленин и Сталин с их «генеральным штабом» несли ответственность за духовное и моральное состояние своих выучеников. Были в лагерях садисты, доносчики и предатели. Но и они не возбуждали того морального возмущения, которое связано с понятием «негодяя». Какой же негодяй был тот милый и очаровательный польский офицер, в прошлом член посольства в Париже, с которым так приятно было разговаривать, несмотря на то, что я был предупрежден окружающими о его «функции» и миске каши которую после встречи ставил ему на стол «уполномоченный». Жутко, не простительно... но он был сломанный, разбитый человек, уносимый течением как щепка... и умер в лагере.

Негодяи находились в Сов. Союзе так далеко и высоко, что я так и не увидел их. Я был зернышком в массе песку, на  котором они выводили свои «дворцы культуры» и политические узоры. Впервые я встретился с негодяями уже в свободной Европе, в прекрасной Франции, в Париже, на процессе Давида Руссэ против коммунистического журнала «Летр Франсэз». Это было в декабре 1950 года. Я был вызван свидетелем на процесс-монстр, всколыхнувший всю Францию, где Давид Русссэ, писатель-забияка, одаренный темпераментом д-Артаньяна, поставил целью доказать французскому общественному мнению что существуют в Сов. Союзе лагеря и бессудная ссылка. Это был первый вообще судебный процесс, на котором я в жизни присутствовал и несмотря на то, что я находился в возрасте, когда уже не поддаешься так легко чувствам, он оставил во мне глубокий след: тогда впервые лицом к лицу я столкнулся с настоящими, живыми, несомненными негодяями, Это было ощущение острое до болезненности, незабываемое, и оно как бы открыло мне новое измерение мира, мира «западной демократии».

Руссэ был назван клеветником, потому что он осмелился обвинить Сов. Союз в учреждении лагерного царства. Он, по выражению его коммунистического противника, редактора Пьера Дэкс, «выдумал лагеря в Сов. Союзе», Места заключения в Сов. Союзе, писал Дэкс, так прекрасны и образцовы, что он, француз, мог только завидовать народу, у которого такое блестящее достижение культуры – и желать Франции таких же прекрасных мест «перевоспитания».

Ни Пьер Дэкс, ни Морган, ни Вюрмзер, ни другие негодяи, с неслыханным апломбом атаковавшие Руссэ и его свидетелей,  сами не были в лагерях, не видели их и не хотели видеть. На процессе я увидел матерых волков – адвокатов, издевавшихся над людьми, проведшими годы в заключении, незаинтересованных в правде, глумившихся над самой попыткой поставить политический вопрос, как вопрос о неправде и несправедливости. Между ними и наци не было никакой разницы, это был тот же психологический тип. Им ничего нельзя было доказать, их можно было только ненавидеть. Люди как псы с кровавой пастью. Против меня стоял знаменитый адвокат Нордманн, который не потрудившись прочитать мою книгу, утверждал, что я все выдумал, стоял Пьер Дэкс, паренек с симпатичным лицом и шевелюрой  студента, редактировавший «Леттр Франсээ», – люди с талантом, с искренней верой что они защищают доброе дело, – и я видел этих застрельщиков проклятого сталинского режима на Западе, – не дикарей, а культурных, рафинированных извратителей и растлителей души своего народа, беспощадных и безнадежных как смерть в последних мотивах их поведения.,

Чтобы понять их, я пробовал читать их. Дэкс не читал моей книги, но я добросовестно прочел его роман – патентованный продукт из фабрики  картонажных изделий в стиле Эренбурга. Впрочем, ложный пафос не обязателен для негодяев нашего времени. Я штудировал Жан-Поль Сартра, самого блестящего и фейерверочного из циников нашего времени, по сравнению с которым покойный Бернард Шоу – деревенщина. Можно ли назвать Сартра негодяем? – Он покрыл своим авторитетом и магнетическим блеском своей аргументации лагеря, как  никто другой. Эти люди вытравляют из души современного поколения уважение к духу и интеллекту лучше всяких лениных и гитлеров, ибо они действуют изнутри. Они все знают, как в дьявольской мессе, которую служить может только рукоположенный священник. Эти люди окружены уважением, импонируют, высоко агрессивны, и как пристало негодяям, живут на счет того общества, которое они деморализируют.

2

Тайным, по сей день неопубликованным декретом от 1 декабря 1953 г. было уничтожено «Особое Совещание» при НКВД, посылавшее в лагеря без суда. Уже до того наступили улучшения в лагерных условиях (не голодают). Неофициально, в разговорах с французскими парламентариями, обещана наследниками Сталина замена лагерей «трудовыми колониями» в срок до 18 месяцев. Наивные люди спрашивают – как же теперь относиться к безлагерному коммунизму? Как будто та или иная  реорганизация  может что либо изменить в принципе принудительности труда, на котором строится коммунистическое государство, и как если бы заключение в «трудовые колонии» было приемлемее заключения в лагере.

В ноябре 1950 года, два часа по прибытии в Париж на процесс Д. Руссэ против негодяев из «Леттр Франсэз», отыскала меня журналистка из газеты «Франктирер», которая хотела знать: неужели я в самом деле верю, что можно протестами чего либо добиться от советского правительст­ва? К чему все это? – Мой ответ был: надо прежде всего протестовать против зла ради здоровья и чести западной демократии; а затем можно и должно помочь заключенным. Коммунизм строится на основе лагерной, как дом на фундаменте. Но не обязательно, чтобы там ежегодно погибали сотни тысяч. Если под влиянием мирового скандала центральные инстанции в Москве обратят внимание на то, что происходит в лагерях, есть надежда, что они «усовершенствуют» аппа­рат до того, что погибать будет только половина теперешнего числа. Можно очень значительно помочь заключенным даже в пределах существующей лагерной системы.

Усилия Давида Руссэ с его «Интернациональной комиссией по борьбе с концентрационными лагерями» (не только в ССОР), усилия американской Федерации Труда, в свое время возбудившей вопрос о раб­ских лагерях в Эконом. и Соц. Совете Об. Наций, протесты мирового общественного мнения, в конце концов, возымели свое действие. В какой мере – еще неизвестно, но что-то с места тронулось, и монолитный фронт негодяев дал трещину. Никто не может утверждать, что шум, поднятый в мире западными «протестантами», был при этом без значения. Мы, то есть те, кто своими глазами видели советскую действительность в 40 годы, никогда не сомневались, что оползень советской системы – только дело времени. В этом не мнении, а твердом знании – укрепил меня и процесс в парижском Палэ де Жюстис, полный драматических моментов. Я помню выступление популярного парижского рисовальщика, коммуниста Жана Эффель (душа-парень), который доложил суду, что на улицах Москвы не заметил никаких следов лагерного режима. Помню ответ видного коммуниста Жана Лаффит: его спросили – «вы не верите тому, что рассказывают о Колыме... но если бы это была правда, вы бы изменили свое отношение к советскому строю?» – «Даже и тогда...» – сказал он и объяснил: «преступная мать все же остается матерью». Запомним эти слова. Лагерная система была и останется их матерью, и Сталин, после всех хрущевских признаний и обвинений по-прежнему остается отцом, сколько бы от него не отрекались.

3

Как ни велики сами по себе происходящие в Советском Союзе (и странах-спутниках) сдвиги, – в отношении к целости, к громаде накоплен­ного гнета и зла, они еще не представляют значительной и существенной перемены. В советских условиях никакая декретированная реформа (судопроизводства, карательной системы или другая) до тех пор ничего не значит, пока не покажет себя в практическом применении и осуществлении. В силу своеобразной «диалектики» многие мероприятия в Советском Союзе служат цели обратной той, какая в них прокламируется. Мы верим не в «оттепель», а в «оползень» советской системы, не в весеннее солнышко над Кремлем, а в отступление и неумолимое расседание диктатуры.

28 апреля с. г. был напечатан в «Правде» отчет о пресс-конференции в Лондоне в конце визита советских лидеров Хрущева и Булганина в Великобритании. Отвечая на вопрос одного из присутствовавших: «будете ли вы предоставлять свободно визы журналистам для посещения Советского Союза?» Хрущев сказал:

– Мы никому не отказываем в визе. Мы выдаем визы даже тем людям, кто пишет о Советском Союзе много неправдивых сообщений. Мы даем визы и таким людям, которые нам неприятны.

В начале мая автор настоящей статьи, ссылаясь на слова Хрущева, напечатанные в «Правде», обратился в советское консульство в Тель-Авиве (копии письма – Хрущеву) с просьбой о предоставлении ему визы.

«Несмотря на то, что я старался быть правдивым в моих статьях, я не сомневаюсь, что являюсь очень неприятным человеком в глазах советского правительства. Я хотел бы осмотреть три главных лагеря, о которых писал в моей книге… Если найду перемены к лучшему, я не только буду считать своим долгом, но буду прямо счастлив рассказать о них в прессе Запада… Мой пятилетний опыт в лагерях – ручательство за то, что я буду хорошим наблюдателем. Свидетельство журналистов, дружественных советской власти или политически с ней связанных, не сможет иметь большой ценности в глазах общественного мнения Запада, даже если бы эти люди хотели посетить лагеря, чего они до сих пор не делали.

Ответа на мое письмо до сих пор не пришло. Посылая просьбу, я и не надеялся на то, что мне дадут возможность на месте проверить, как далеко зашло сотрясение советских основ. Очевидно, так далеко сотрясение еще не зашло, чтобы бывший заключенный мог пройти через вахту лагеря и убедиться, что там никого не осталось.

А пока такой возможности нет, – никакие декларации бывших и настоящих сталинцев не могут иметь для нас значения.

Юлий Марголин

<<Вернуться к содержанию