Алекс Тарн

Эль-Таалена

фантасмагорический триллер

Продолжение. Часть 1. Часть 2. Часть 3.Часть 4.Часть 5.

Часть 6.

Министр юстиции Йосеф (Толи) Глупид любому внешнему непредубежденному наблюдателю представлялся не более чем бесформенной расплывшейся жабой, время от времени выквакивающей что-то, не заслуживающее внимания. Но впечатление это было обманчиво, как и большинство впечатлений внешних непредубежденных наблюдателей. Дело в том, что, если наблюдатель действительно взыскует истины, то он просто обязан быть предубежденным, причем, чем больше, тем лучше. Вот и в случае с Глупидом непредубежденные наблюдатели попадали прямиком впросак, где и ворочались, нелепые, смешные и далекие от реальности, как и все несносные снобы. Потому что внутри Йоси Глупид был вовсе не жабой и уж во всяком случае не бесформенной. Наоборот, устройство Глупида было весьма жестко структурировано.

На самом деле, он представлял собою аппарат, известный в позапрошлом веке под названием "органчик". Умные мастера давно знали, что диск с колышками, крутящийся под действием пружины, может извлекать удивительные звуки – при условии, конечно, что эти колышки вовремя дергают за соответствующие струны или нажимают на соответствующие клавиши. Более того, меняя диски, хозяева органчиков добивались совершенно разных мелодий и тем. Увы, менять диски было ужасно дорого вследствие неоправданно завышенной стоимости ручного труда при их изготовлении. Поэтому большинство органчиков довольствовались одной-единственной темой, именуемой в таком случае "темой жизни". Глупиду повезло намного больше. У него имелось несколько пластинок. Главная, любимая, пела песню о людях в черных сюртуках.

Собственно говоря, изготовивший ее мастер намеревался соорудить песню о людях в белых халатах, восславив таким образом благородный труд врачей и медсестер. Но накануне, как назло, случился праздник, и мастер, будучи, как и все мастера, большим любителем спиртного, загулял, собака. Домой он попал чисто случайно, обстукав головой по дороге все стены, за что утренний его синдром и получил впоследствие название "об-все-стенного". В дополнение ко всему прочему, мастер, по свойственной всем мастерам беспечности, забыл позаботиться об утренней опохмелке. Так или иначе, но результатом этого сложного стечения обстоятельств явилась неспровоцированная и совершенно необоснованная ненависть ко всему сущему, коию безымянный мастер ощутил в себе, продрамши зенки, утром указанного дня.

Другой бы взял, да и обгадил бы заданную ему заранее тему. Но истинный художник осознает свою ответственность перед Всевышним. Мы-то, дураки - кто... мы-то все схаваем... а вот Всевышний – хре.на!.. Всевышний не то что в кости не играет, он и пивом коньяк не запивает, во как! И мастер, пьян-пьян, обвсестентен-обвсестентен, но понимал это вполне, как это и свойственно истинным мастерам. И боялся. Нет человека, более богобоязненного, чем настоящий художник. Он и богохульствует-то потому, что страшно бедняге до невозможности. Но это – ладно, это – неважно. Важно же то, что мастер, сублимируя, так сказать, свою обвсестенную отрицательную энергию, постарался отвести удар как можно дальше от несчастных медиков.

В самом деле, что может быть дальше от белых халатов, чем черные сюртуки? Но, поскольку черные сюртуки все-таки существуют, а вредить не хотелось бы никому, то художник постарался добавить к ним что-нибудь совсем уж невообразимое... ну, например – меховую шляпу колесом... и при этом что-то еще более нелепое... ну, допустим, – белые нитяные чулки под широкими, но короткими штанишками. Действительно, дураку понятно, что никто не станет носить одновременно меховую шляпу и описанные нитяные чулки... потому что первое – для холодов, а второе, наоборот, для полных мудаков на жаре... или уж, с большой натяжкой - для обвсестенных пережравших алкашей... ну, и так далее, без конца, потому что нет предела совершенству.

Так она и возникла, эта песня ненависти. Ни к кому конкретно не адресованная и оттого страстная и ядовитая, как разговор двух без памяти влюбленных. Виноват ли несчастный мастер-алкаш в том, что эта песня в точности описывала ни в чем, в свою очередь, не повинных иерусалимских хасидов, с их разнесчастными чулками, сюртуками и шляпами? Да он, пропади пропадом, и думать не думал об их предвечном хасидском существовании... потому что никому, даже инопланетянину, не придет в голову вообразить столь фантастичную форму одежды! Более того, они ведь именно потому так и одеваются, что никому не придет в голову... черт бы побрал ихнюю непонятную логику!

Так или иначе, но попал наш безымянный мастер органчиков в капкан невообразимой Божьей реальности, в точности, как самоуверенный космополитический миллиардер попадает на иссякший рулон туалетной бумаги в собственном, утепленном, ультраглобалистском, суперохраняемом сортире. Надо бы позвать кого... да уж больно неловко, с голым-то задом... уж лучше как-нибудь потихоньку... вот так... и забудем, забудем... все равно никто не узнает. А вот и узнает, милостивый государь!.. еще как узнает! Про моменты высшего напряжения духовных ваших сил, может, никто и не узнает, а вот про то, как вы в туалете без бумаги застряли, еще как узнают, - с гарантией узнают, с толкованиями двадцати пяти мемуаристов и мемуарами ста двадцати пяти толкователей!

Ага... вот-вот... Оттого-то, протрезвев, ужаснулся мастер делу рук своих. Но, по понятной слабости творца, не разбил он неудачное творение. Уж ежели Главный Творец свое не разбил, так чего же нашего глупого пьянчужку шельмовать? Жалко живое-то губить... вот оно, дышит, смердит, клеймит почем свет стоит людей в черных сюртуках и меховых шляпах над нитяными чулками... Вот и сделал мастер, во имя исправления неблагоприятного результата, два дополнительных диска для ущербного органчика.

Первый представлял образ абстрактного интеллектуала. У самого мастера, как и у всех прочих мастеров, интеллект особенной глубиной не отличался. Мастера, они ведь все больше божественным чутьем пробавляются, и, если насчет "дважды два" божественное чутье еще худо-бедно срабатывает, то уже на уровне "шестью шесть" возникает тяжелая онтологическая проблема... в общем, садись, Вася, двойка, вон из класса и без родителей не приходи! Чутье подсказывало мастеру, что интеллектуалом именуется тот, кто сидит у стола, гордо откинув назад и вверх благородную голову и презрительно щурясь, изрекает убийственно умные, в основном, обличительные максимы, приправленные некоторым количеством непонятных слов и имен знаменитых мыслителей прошлого. С посадкой головы и прищуром особых проблем не возникло, а максимы старательный художник одолжил из трехтомника "В мире мудрых мыслей".

Второй дополнительный диск безымянный мастер сконстролил для собственного удовольствия. Дело в том, что он любил шахматы, но играл плохо, а потому вечно испытывал недостаток в партнерах. Теперь же всегда было с кем подвигать фигуры – для этого требовалось всего лишь вставить в органчик диск "шахматиста". Играл органчик еще хуже своего создателя, что, впрочем вполне устраивало последнего.

Шли годы, мастер умер от старости, усугубленной чрезмерными возлияниями и нереализованными мечтами о мировой шахматной короне. Органчик вышел в самостоятельную жизнь. Благодаря частой смене дисков он быстро заслужил репутацию чрезвычайно разностороннего человека – интеллектуала и эстета, непримиримого борца с религиозным засильем и к тому же обладателя необыкновенно экзотического хобби, как оно и положено истинному снобу и джентльмену. Окружавшие Глупида люди и органчики, имевшие всего-навсего один диск, поначалу нередко конфузились богатством его трехмерной натуры.

"Гм... – говорили они смущенно, вглядываясь в органчик, который еще минуту назад бодро передвигал коня буквой "Г", а теперь уже цитировал Платона. – Кто же это? То ли Глупид... то ли не Глупид..."

Так и привязалось к Йосефу Глупиду его новое прозвище: Толи Глупид, или просто Толи.

Ясно, что столь богатый набор достоинств не мог остаться незамеченным обществом. Умело пользуясь двумя дополнительными дисками, Глупид сделал головокружительную карьеру в журналистике, а также занял почетный пост председателя шахматной федерации. Но истинную славу ему принес именно антисюртучный вариант. Известно, что люди ужасно любят, когда им рассказывают о врагах, в особенности, если эти враги оказываются виноваты во всех бедах и неудачах. В итоге на одной этой пластинке Толи ухитрился выстроить целую политическую партию, пройти в кнессет и даже стать министром юстиции.

Войдя в кабинет, Гейлин и Гавнери остановились у входа, пытаясь издали определить, какой именно диск является у министра рабочим в настоящий момент.

"Здравствуй, Толи... – приветливо произнес Гейлин и по привычке отклячил попку, хотя кокетничать с механическим органчиком было по меньшей мере бесполезно. – Как дела? Я пришел рассказать тебе, как прошел наш замечательный парад в Меа Шеарим. Представляешь, эти противные сюртучники чуть не сорвали нам праздник! Хорошо еще, что ты разрешил пустить в дело конную полицию."

В нутре у Глупида что-то звякнуло, он дернулся вбок и замер.

"Толи? – с тревогой сказал Гейлин. – Ты плохо себя чувствуешь? Может, нам прийти попозже?"

"Чепуха... – шепнул ему Гавнери. – Не обращай внимания. Иногда заедает у старика."

Он подошел к скособоченному органчику и сильно хлопнул его по плечу.

"Ук!.. – крякнул министр юстиции и, дернувшись, выправил осанку. – Квек!.."

"Я говорю – спасибо за конную полицию!" – напомнил Гейлин неестественно громко, как глухому.

Глупид резко поднял голову.

"Конь! – твердо провозгласил он. – Офицер бьет коня!"

"Что ты, что ты... – испугался Гейлин. – Бить коня... да как можно... никто лошадок и пальцем не трогал. Били только этих противных сюртучников. Ты бы только видел! Меховые шляпы так и катились вдоль ихних гадких клоповников! Есть там у них один, по имени рав Шах, так его..."

"Шах?! – отчаянно возопил министр и схватился за сердце. – Шах?! Не может быть! Здесь только что стояла моя ладья!"

В груди у него заскрежетало, обе руки взметнулись вверх, и Глупид застыл с выражением ужаса на лице.

"Что такое?" – пролепетал Гейлин.

"Ничего, Йоси, - успокоил его Гавнери. – Не бери в голову. Это шахматная пластинка. Погоди, сейчас сменим."

Зайдя сзади, он резким движением наклонил Глупида. Лоб министра юстиции с деревянным стуком впечатался в стол. Спереди одежда Глупида выглядела обычно – пиджак, рубашка, галстук... но сзади все было на тесемках, для вящего удобства операторов – членов профсоюза. Гавнери уверенно развязал тесемки и открыл дверцу в спине органчика.

"Ну вот... – сказал он, вынимая диск и кладя его на стол рядом с двумя дополнительными пластинками. – Теперь угадать бы – которая наша..."

Гавнери поднял диски и принялся внимательно их разглядывать.

"Должно быть написано..." – робко вмешался Гейлин.

"То-то и оно, что нет, - снисходительно пояснил Гавнери. – В этом, Йоси, весь секрет. Никто никогда заранее не знает, какой именно текст он запузырит и с какого именно места. Способность удивлять – ценнейшее качество политика и журналиста! Как же понять-то?.. Ладно, посчитаемся. Эн-дэн-дино-в-шею-в-руку-в-спину... эн-дэн-духло-веночка-набухла. Вот!"

Он взял диск и ловко вставил его в органчик. Глупид вздрогнул и выпрямился.

"Всех в армию!" – закричал он страшным голосом и стукнул кулаком по столу.

"Как? – в ужасе прошептал Гейлин. – И меня тоже? Мне нельзя, я пацифист..."

"А, черт, не угадал, - досадливо пробормотал Гавнери. – Это антисюртучный."

Он снова загнул министра к столу, поменял пластинку и для верности несколько раз крутанул заводной ручкой.

Глупид снова вздрогнул и выпрямился.

"Как дела, Толи? – заботливо спросил Гавнери, заглядывая в лицо органчику. – Теперь в порядке?"

Министр презрительно фыркнул, высоко запрокинул голову и сощурился.

"Невелика беда – услужить неблагодарному, - назидательно произнес он. – Но большое несчастье – принять услугу от подлеца!"

"Надо же! – восхитился начитанный Гейлин. – Цитата из Ларошфуко! И главное, к месту, в самую точку!"

"Глупости... – насупился Гавнери. – Давайте не забывать о нашей цели."

"Боится презрения лишь тот, кто его заслуживает!" – неумолимо припечатал органчик.

Гавнери скрипнул зубами.

"Господин министр, - сказал он, стараясь звучать официально. – Мы пришли к вам с важным сообщением, касающимся безопасности государства."

"Деньги суть артерия войны," – заметил Глупид многозначительно.

"Об этом не беспокойтесь, - замахал руками Гейлин. – Европа все оплатит!"

"Конечно! – подхватил Гавнери. – Главное сейчас – остановить заговор врагов мира и прогресса. К нашим берегам движется судно с биологически опасным грузом: так называемым березовым швырком. Мы постараемся перехватить его еще по дороге, но если, паче чаяния, противнику все же удастся прорваться к Хайфе... Короче, мы просим у вас санкции на арест... а в случае необходимости - и на более решительные меры в отношении означенного корабля."

"Промедление смерти подобно?" – задумчиво осведомился министр.

"Именно так!" – поклонился Гавнери.

Органчик скрипнул и нажал кнопку. Вбежал секретарь с блокнотом.

Глупид кашлянул и встал.

"Для отечества сделано недостаточно, если не сделано все!" – начал он. Секретарь восторженно подпрыгнул и застрочил карандашиком.

Министр кашлянул еще внушительнее, прищурился в историческую даль и закончил: "Не будем следовать ропоту тех, кто предпочитает спокойное рабство свободе, обретенной ценою некоторых жертв!"

Секретарь застонал и содрогнулся в оргазме. Глупид воздел перст, открыл рот, да так и застыл.

"Завод кончился... – заметил наблюдательный Гавнери. – Но это ничего. Главное, как мы слышали, сказано."

"Да, но..." – нерешительно замямлил секретарь, тиская блокнот и поглядывая на застывший органчик.

"Никаких "но", любезнейший... – твердо проговорил Гавнери, беря молодого человека за талию и плотоядно поглядывая на его полную розовую шею. – Пойдемте. Я введу вас в курс дела. Принципиальное разрешение получено, а детали можно обговорить на низшем уровне. Зачем попусту беспокоить министра?"

Уже на улице, провожая Гавнери к машине, Гейлин недоуменно спросил:

"Одного не пойму, Урино. Зачем вы меня сюда притащили? Вы бы прекрасно справились и без моей помощи."

"Не прибедняйтесь, Йоси, - осклабился вурдалак. – Все знают, что вы – это европейские деньги. Государственные механизмы нуждаются в подмазке, особенно такие ветхие, как наш уважаемый Глупид. Слышали, как бедняга скрипел своими шестеренками? Так что звоните своим друзьям в Брюссель. Пусть раскошеливаются. Для дела мира и так далее... ну, не мне вас учить."

Выехав со двора, Гавнери набрал номер прямой линии Мардафата. Засер сразу взял трубку. "Беспокоится, старик, - ласково подумал Гавнери. – Да и кто бы на его месте не беспокоился?"

"Не волнуйтесь, Засер, - сказал он вслух. – Ситуация под контролем. Действуем, как и планировали. Если ваши головорезы все же опростоволосятся в море, то мы арестуем судно прямо в Хайфе. Разрешение у меня в кармане."

Мардафат обиженно цыкнул зубом.

"Почему это мои ребята должны опростоволоситься? Старая гвардия, проверенные бойцы, еще с Бейрута. Я ручаюсь за них, как за самого себя."

"Гм... – с сомнением хмыкнул Гавнери. – Старая, говорите? Это-то меня и беспокоит. Я бы, честно говоря, предпочел более свежие кадры."

"Свежие, они и стоят дороже, - сварливо отрезал Председатель. – А денег нету. Ваш Гейлин меня уже полгода одними обещаниями кормит. Да и вы, дорогой мой, еще не перевели пацифистские взносы за прошлый месяц..."

"Ладно, - примирительно сказал Гавнери, игнорируя упрек. – Вам виднее. Ваши люди, не мои. Из Бейрута, так из Бейрута. В конце концов, много бегать там не придется."

"На что вы намекаете? – тихо спросил Мардафат и угрожающе пришлепнул губами. – Мои бойцы еще ни от кого не бегали."

"Конечно, конечно... – торопливо поправился Гавнери. – Как вы могли подумать? Я имел в виду: не придется много бегать за командой. Корабль, в море... небольшая перестрелка, и концы в воду..."

Он помолчал и добавил:

"Ну а если все-таки случится фадиха, тут уже мы подстрахуем, в Хайфе."

"Не случится!" – раздраженно отрезал Председатель и, не прощаясь, разъединился.

Гавнери вздохнул. Тяжело приходится старику, ох тяжело... осада, слежка... поставки продовольствия нерегулярны: пока доставят к нему через все блокпосты кусок очередного шахида или просто убитого подростка – уже, глядишь, и выпить там нечего, свернулось. Вот и приходиться давиться чуть теплыми внутренностями на старости лет. Это с такими-то заслугами! Надо бы снова привести к нему какую-нибудь активисточку пожирнее. Хотя арабскую кровь Мардафат любит заметно больше. Интересно, почему?.. Ах... неужели расизм?.. Нет-нет, глупости! – Гавнери решительно отогнал от себя еретическую мысль. – Подобного рода подозрения в отношение столь выдающегося борца за мир и лауреата Нобелевской премии представлялись совершенно неуместными.

Продолжение

Алекс Тарн Не верю!

Другие произведения А.Тарна

К списку фельетонов

Hosting by