Пинхас (Павел) Гольдштейн и Лея Гольдштейн-Мушник
Благословенна Память Праведников

....................................................................................................................

Павел Гольдштейн.
МИР СУДИТСЯ ДОБРОМ

(отрывок из статьи)

Полностью статья была опубликовано в журнале МЕНОРА, № 1, январь1973 (5733)

В этом городе вечности, расположенном в самом сердце страны, ходили мудрецы веков, ходили и думали, и размышляли про себя. Не знаю, были ли они с виду особо заметными людьми, но по всем вероятиям, степень их внутреннего потрясения от всевозможного зла, степень их человеческой боли не могла не остаться в памяти поколений, ибо слишком большая глубина была затронута в каждом из них, слишком глубоко сидели в каждом из них доброта и милосердие.

Поистине ужасно зло, из беспросветной тьмы совершаемое, поистине ужасно зло, совершаемое в таком состояни духа, когда воля и разум оставляют человека. Многое, слишком многое свидетельствует о силах враждебных, черных и непреодолимых. Но трагедия порождает истину: "Человек, - говорится в Талмуде, - только тогда имеет несчастие слышать, если он сам согрешил" ¹⁾.

Человек - не Бог, и силы его не безграничны, и он подчас не может справиться со всякими тягостями, идущими ему навстречу. Не тут ли мы подходим к настоящей черте иудаизма: почти отсутствию идеи греха, возводимого категорическим мышлением в абсолют.

Что это было у Адама - внутреннее сознание греховности, трепет или гнетущее сознание внешних впечатлений, когда он увидел, что в мире темнеет, и сказал: "Увы мне, за мой грех Господь посылает тьму в мир", а наутро, увидев, что мир освещается и солнце на востоке, он возрадовался великой радостью? Что это было у его сына Каина, когда тот сказал Господу: "Велика вина моя, непростительна. Вот, Ты сгоняешь меня теперь с лица этой земли, и от внимания Твоего буду сокрыт, и шатающимся скитальцем буду на земле, и всякий, кто встретит меня, убьет меня"?

Как видим, и это тоже доказательство иного постижения идеи греха, - Господь дал Каину знамение, чтобы не убил его всякий, кто бы ни встретил его.

Но его, Каина, Час с Богом был кончен. Явилась мысль о нашей связи с Каином и о страшном толчке человеческой природы, при котором в одно мгновение разум и воля оставляют человека, а сплошь и рядом мутится разум целых народов, и они делаются рабами всего того, что ими было пережито.

Самые нелепые, запутанные и бессмысленные страницы жизни становятся категорическим императивом духа времени.

Бывают дети до седых волос, неисправимые и благородные идеалисты, которые не хотят знать прозы жизни и не знают ее, несмотря ни на какой житейский опыт. Слабые люди стараются закрыться повседневными заботами и маленькими радостями от организованных сил зла. Прекрасные, возвышенные, но мимолетные побуждения уживаются у иных людей с мелочным резонерством, с безграничной самоуверенностью, основанной на желании первенствовать перед людьми.

Если нужны постоянные усилия разума для правильного суждения о самых простых житейских фактах, то с какой осторожностью надо полагаться на суждения и впечатления относительно явлений более глубокого свойства. Жизнь есть чудо из чудес, и нет возможности малым разумом понять этот изначально в вечности загорающийся Божественный свет."И сказал Бог: да будет свет, и стал свет". Жадно тянется познающий дух к Сущему, жаждет умом сердца проникнуть в самую Его глубь и узреть Единое в полном его космическом величии.

Есть взгляд ввысь - в звезды. Не так ли впервые постигается Бог? Не так ли и мы выходим, наконец, за телесные пределы альтернативы, связывающей нас, пока мы двигаемся в чисто логической сфере маленького учебника скудной логики? Не так ли совершилось возвышение от земли к духу великого отца нашего Авраама, когда на просторе полей "смотрел он на небо и считал звезды", или когда "при захождении солнца сон нападал на него и от великого мрака ужас охватывал его"?

Так совершилось первое восхождение народа нашего на первую ступень в жизни человеческой. "Десятью испытаниями был испытан Авраам, отец наш, и устоял во всех: дабы показать, сколь велика была любовь Авраама, отца нашего, (или: любовь к Аврааму, отцу нашему)"²⁾

Болевое в любви принадлежит теперь всем нам: - кончаются размышления, начинаются действия, - чудо великого доверия, конец отъединенности, начало преданности Высшей Воле, МОЛИТВА.

Но вот проблема: в болевом чувстве не постулируется ли неизбежно трагичность? Любовь? Обида? Страх?

Ведь так часто мы готовы верить всему худому, если это не касается лично нас, и это даже по отношению к самым близким, к братьям своим: упреки, жалобы, а потом, точно из-под земли, вырастает такая неприязнь, что вынести уже окончательно нет сил.

Но так ли на самом деле? Нет, далеко не так. Пределы нам даны, и вот Иуда говорит братьям своим: "Что пользы, если убьем брата нашего и скроем кровь его. Пойдем, продадим его измаильтянам, а рука наша да не будет на нем, ибо он наш брат, наша плоть". И послушались его братья.

И в их ужасе перед возможностью пролить кровь брата было что-то такое, чего они не знали, но но что было в них: факт того, что кровь есть душа, что кровь брата в пульсе их Бытия. Так совершается переход на следующую ступень в жизни человеческой, так властно, еще и еще раз напрягается одно огромное чувство человеческого родства.

Истина водила рукой русского философа Николая Бердяева, когда он писал, что "еврейский народ глубоко чувствует единство исторической судьбы и что в судьбе этой кровь играет огромную роль".

Так, начатый полстолетия назад спор Бердяева с его недругами по социальной философии остается в силе и теперь.

Он писал, что "именно историческая судьба еврейского народа, совершенно необъяснимая рационально, дает нам исключительное чувство истории, историческую реальность". А вот та же мысль, высказанная еще яснее: "Национальное бытие побеждает время. Нация всегда стремится к нетленности, к победе над смертью, она не может допустить исключительного торжества будущего над прошлым. Вот почему в национальном бытии и национальном сознании есть религиозная основа, религиозная глубина".

Бердяев подчеркивает, что "образование исторических национальностей не есть переплетение явлений биологического характера с явлениями характера социологического..."

"Нация, - писал он, - есть мистический организм, мистическая личность, ноумен, а не феномен исторического процесса...Религия есть установление связи и родства, преодоление чужого инобытия, и в родине прежде всего обретает человек эту связь, и всякая попытка оторвать национальность от этой религиозной глубины выбрасывает ее на поверхность и подвергает ее распылению" ³⁾. Нет, жизнь все-таки очень мудра - все связано, все сцеплено и все шире вход в ее космический смысл, и сегодня, несмотря на пропагандные заклинания и кощунственные улыбки, мы уже в состоянии бросить ретроспективный взгляд в безграничную даль прошлого и ощутить живую связь между исходом из Египта, совершившимся волей Всевышнего, и великим фактом Божественного Промысла наших дней. Неся в себе исконные черты Божественной и индивидуальной отчизны, всю свою силу полагаем теперь на то, чтобы выразить свое, единое и неповторимое....

1) Талмуд, ч.1 Мишна и Тосефета, том четвертый. С.-П. изд. Сойкина, стр. 3б2.

2)Талмуд, ч.1 Мишна и Тосефета. Трактат Авот, гл. 5, стр 4б9

3) Н. Бердяев. Философия неравенства (письма к недругам по социальной философии), "Обелиск", Берлин, 1923.

....................................................................................................................